– Да, мне приятно… говорить с вами.

– И мне. Мне тоже приятно. – Ди выпрямилась, обхватила себя руками за плечи, опять взглянула на огни в море и словно стала еще выше и стройнее. Казалось, она никак не решится что-то сказать. – Вам говорили, что я больна? – тихонько спросила она наконец.

– Да, мой друг Оренцио. Он сказал.

– А он сказал чем? – Она коснулась своего живота: – Вы знаете слово «рак»?

Да, к сожалению, он его знал. По-итальянски Cancro. Паскаль смотрел на свою сигарету.

– Это ничего, нет? Докторы… они смогут…

– Не думаю. Очень плохая разновидность. Они говорят, что можно помочь, но, по-моему, они просто меня утешают. Я вам это говорю, чтобы вы поняли, почему я так… откровенна. Вы знаете слово «откровенна»?

– Откровение? Апокалипсис? – переспросил Паскаль. Она что, ждет конца света?

Ди рассмеялась:

– Нет. Это значит «честная, открытая».

Честное откровение.

– Когда я узнала, какая у меня стадия, я решила, что теперь буду говорить только то, что думаю. Плевать на вежливость, плевать, что скажут другие. Для актрисы это очень трудно, отказаться видеть себя глазами других людей. Почти невозможно. Но мне важно не тратить больше время на пустые слова. Надеюсь, вы на меня не сердитесь.

– Нет, – тихонько ответил Паскаль и с облегчением понял по ее реакции, что угадал.

– Отлично. Тогда давайте условимся: будем говорить только то, что думаем. И поступать только так, как нам хочется. И к черту всех, кто будет нас осуждать. Захотим курить – и будем. Захотим ругаться – и будем ругаться. Вы согласны?

– Мне нравится очень, – ответил Паскаль.

– Ну и хорошо.

Она наклонилась и поцеловала его в шершавую щеку. У Паскаля перехватило дыхание точно так же, как при стычке с Гвальфредо.

– Спокойной ночи, Паскаль.

Ди взяла с перил роман Алвиса Бендера, пошла к дверям и вдруг остановилась перед вывеской «Подходящий вид».

– Кому такое название в голову пришло?

Паскаль, все еще потрясенный поцелуем, показал на пачку бумаги в ее руке:

– Он.

Девушка кивнула и снова оглянулась на деревню и скалы вокруг.

– Паскаль, можно я вас спрошу? Каково это, жить здесь?

Вот тут правильное слово нашлось сразу.

– Одиноко, – ответил Паскаль.

Отец Паскаля, Карло, происходил из семьи флорентийских рестораторов и всегда считал, что сыновья пойдут по его стопам. Но старший, отважный черноволосый Роберто, мечтал стать летчиком. Во время Второй мировой он поступил на службу в Regia Aeronautica. И даже полетать ему удалось, целых три раза. А потом моторы его развалюхи Saetta отказали над Северной Африкой и он упал с неба на землю, как подстреленная птица. Второй сын, Гвидо, поклялся отомстить за брата и поступил в пехоту, чем привел Турси в полную ярость.

– Хочешь отомстить, так пойди и убей того механика, который позволил твоему брату вылететь в бой на ржавом корыте. При чем тут британцы?

Но Гвидо настоял на своем и выступил на войну в составе элитного экспедиционного корпуса Восьмой армии, которую Муссолини послал немцам в доказательство того, что поддержит их на русском фронте.

– Пошли кролики на медведя, – сказал на это Карло.

Когда Роберто погиб, сорокалетний Карло, чтобы утешить жену, исхитрился в последний раз произвести здоровое семя и сделать тридцатидевятилетней Антонии еще одного сына. Поначалу она поверить не могла, что снова беременна. Потом решила, что долго ее беременность не продлится (после рождения первых двух сыновей выкидыши шли один за другим). И наконец, глядя на растущий живот, Антония вообразила, будто это Божий знак: Гвидо вернется с войны живым. Она назвала синеглазого bambino miracolo Паскаль, по-итальянски «избавление», поскольку заключила с Господом сделку, что с рождением этого младенца кровавая волна, захлестнувшая мир, обойдет семью Турси стороной и что Господь избавит их от несчастий.

Но Гвидо упал с простреленным горлом на сталинградский снег зимой сорок второго. Убитые горем родители теперь хотели лишь одного – спрятать от страшного жестокого мира своего чудо-ребенка. Карло продал двоюродному брату долю в семейном бизнесе и купил маленький Pensione di San Pietro в самом отдаленном уголке Италии, Порто-Верньоне, деревне, ставшей их убежищем.

Им повезло, что у них остались деньги после продажи ресторанов, потому что отель почти не приносил прибыли. Иногда здесь ночевали заблудившиеся итальянцы и европейцы, траттория на три стола тоже давала небольшой доход – в ней собирались по вечерам деревенские рыбаки. Но от одного постояльца до другого иногда проходили месяцы. Однажды весной пятьдесят второго в бухту зашло водное такси и на берег ступил высокий красивый американец с тоненькими усиками и гладко зачесанными каштановыми волосами. Молодой человек явно выпил в пути, в одной руке он держал дымящуюся сигару, в другой – чемодан и чехол с пишущей машинкой. Американец огляделся, почесал в затылке и вдруг, к удивлению всех, произнес на вполне приличном итальянском: «Qualcuno sembra aver rubato la tua citt» — «Похоже, кто-то украл все дома в вашем городке». Он представился Алвисом Бендером, scrattori fallito та ubriacone successo, никудышным писателем, но вполне профессиональным пьяницей. Бендер устроился в траттории и шесть часов кряду пил вино, рассуждая о политике, истории и книге, которую он не писал.

Паскалю тогда было одиннадцать, и мир, если не считать кратких визитов к родственникам во Флоренцию, он знал разве только по книгам. А тут вдруг настоящий писатель, с ума сойти! Мальчик вырос под колпаком родительской опеки в маленькой деревушке, а потому огромный веселый американец его совершенно покорил. Казалось, он везде побывал, все на свете видел. Паскаль садился в ногах у Алвиса и задавал вопросы. А Америка, она какая? А какой автомобиль самый лучший? А на самолете летать страшно? И однажды: а о чем ваша книга?

Алвис Бендер протянул мальчику стакан:

– Налей еще, и я тебе расскажу.

Паскаль принес вина, Бендер потер подбородок и начал:

– Я пишу книгу о том, что вся история человечества доказывает лишь одно: мы смертны, и смерть – естественный и единственный итог жизни.

Паскаль и раньше слышал такие речи, когда Алвис разговаривал с его отцом.

– Нет, – отмахнулся он. – О чем она? Что там происходит?

– Ну да. Рынок требует навороченного сюжета. – Алвис отхлебнул из стакана. – Ладно. Роман про американца, который воюет в Италии во время Второй мировой, теряет лучшего друга и перестает любить жизнь. Он возвращается в Америку, чтобы преподавать литературу и писать роман о том, как он разочаровался в жизни. Но вместо этого наш писатель только пьет, ноет и клеит всехженщин подряд. Не может он писать. Наверное, потому, что чувствует себя виноватым: сам остался жив, а друг его погиб. Иногда вина и зависть – почти одно и то же. У друга остался маленький сын, и писатель идет его навестить, а потом ему становится обидно, ему тоже хочется быть легендой, а не жалкой развалиной. Писателя выгоняют с работы, и он возвращается в семейный бизнес, снова торгует машинами. Пьет, ноет и клеит всех женщин подряд. И тогда он решает, что надо вернуться в Италию, иначе ему книгу никогда не написать и от горечи не избавиться. Там, в Италии, ключ от его несчастий, но описать это место, находясь вдали от него, невозможно, как невозможно, проснувшись, вспомнить детали сна. И потому каждый год писатель на две недели приезжает в Италию, чтобы поработать над романом. Но все дело в том, – ты только никому не рассказывай, Паскаль, это тайный поворот сюжета, – что и в Италии писатель ничего не пишет. Он пьет. Ноет. Клеит всех женщин подряд. И разговаривает с умным мальчиком из крохотной деревушки о романе, который никогда не напишет.