«Кажется, я бесповоротно себя выдала!» – Художница торопливо вышла из здания музея и пошла прочь, по аккуратно выметенной брусчатой площади, разделенной на ровные серые квадраты, окаймленные красноватыми и белыми бордюрами, обсаженной «белорусскими кипарисами» – темными пирамидальными можжевельниками. У площади был чопорный вид, как у безукоризненно чистого, накрахмаленного до хруста носового платка провинциального ксендза.

«Пришла в музей якобы рисовать предметы быта полесских крестьян, а интересовалась только гобеленами и уволенной сотрудницей… история шита белыми нитками. Всякий, даже эта замечательная добрая женщина, сразу догадается, что мои наброски делались для отвода глаз. Сейчас это просто вызовет удивление. А вот когда музей будет ограблен… Когда будет ограблен…»

Мимо кафе, которое ей указала для встречи Татьяна, Александра прошла быстрым шагом, почти бегом, опасаясь, что подруга заметит ее и позовет. Впрочем, опасения были напрасны, хотя, кинув беглый взгляд в огромное, до самой мостовой окно, художница увидела Татьяну совсем рядом, за столиком на двоих, сразу за стеклом. Но та в данный момент была не способна что-либо замечать вокруг себя. Ссутулившись, положив оба локтя на стол, с ожесточением прижав к уху мобильный телефон, она слушала, делая свободной рукой резкие жесты, словно пытаясь остановить собеседника. Судя по всему, разговор был тяжелый. Лицо женщины, обычно веселое и спокойное, было сейчас искажено в жалобной, страдальческой гримасе. Она вдруг сразу постарела и в этот миг казалась очень несчастной.

«И ее я обманываю…» – Александра с тяжелым сердцем прошла мимо, завернула за угол, сверилась с запиской. Нужный дом располагался совсем рядом с площадью. «Когда я перестала быть откровенной с окружающими? А когда перестала находить в этом что-то предосудительное? Одинокая жизнь сделала меня недоверчивой… Торговля антиквариатом вообще не способствует развитию в человеке хороших душевных качеств. Увы… Я видела людей, которых фарфоровая вазочка могла превратить в чудовищ, в убийц… Я осуждала их, говорила себе, что со мной никогда такого не произойдет. И вот естественный финал: я сама иду на преступление, ради того чтобы совершить открытие, увидеть и описать эти злосчастные гобелены. Два куска старой материи, шерстяной, может быть, с добавлением шелковых нитей… Я лгу, лгу бесконечно, захожу в этой лжи все дальше, словно по тропке перехожу трясину, в надежде, что эта тропа выведет меня на солнечную поляну, где можно будет перевести дух… Найти какое-то оправдание произошедшему, сказать себе, что эти гобелены так и пропали бы в запасниках, как пропадали до сих пор, сгнили бы, рассыпались в прах… А я помогла их спасти. Но на самом деле я просто больше всего на свете хочу увидеть этих единорогов!»

– Наталья? Зворунская? Нет, она больше здесь не живет! И как ее найти, мы не знаем!

Молодая девушка сделала попытку закрыть тяжелую дверь, обитую ломкой от старости клеенкой, но Александра ее остановила, произнеся самым убедительным тоном:

– Мне очень, очень надо ее найти! Просто необходимо! Это вопрос жизни и смерти!

Последние слова показались ей явным преувеличением, но на девушку именно они произвели впечатление. Откинув со лба черную челку (такую черную, что она, несомненно, была крашеной), девушка заколебалась, нерешительно поглядывая на визитершу.

Дверь она открыла без вопросов, сразу после звонка, но, услышав имя Натальи, резко изменилась в лице и заговорила почти грубо. «Почему?» – спрашивала себя Александра.

– А что случилось? – все так же неприветливо спросила девушка.

– Пока ничего… Но если я ее не найду, может произойти несчастье!

«Бог знает, что я болтаю! – укоряла себя художница. – Но кажется, она начала меня слушать… Уже хорошо!»

– А вы ее знакомая? – спросила девушка после краткого раздумья, которое, судя по недоуменному выражению ее лица, никаких плодов не принесло.

– Я с ней лично не знакома, но общие знакомые у нас есть, – правдиво ответила художница. – По их поручению я ее и ищу.

– А может, эти ваши знакомые и деньги передали? – сощурив голубые, широко посаженные глаза, осведомилась девушка.

– Деньги? – недоуменно переспросила Александра.

– Ну да, те деньги, которые она у нас с матерью замотала!

– Анеля, с кем ты говоришь? – раздался из глубины темного, пропахшего пылью и мышами коридора надтреснутый женский голос.

Его обладательница появилась минуту спустя. Тяжело опираясь на костыль, волоча по серому дощатому полу опухшие ноги, женщина в бесформенном длинном халате подходила все ближе. При ходьбе она опиралась свободной рукой о стену и, болезненно морщась, пыталась разглядеть гостью, стоявшую на пороге.

– Кто это пришел?

На расстоянии несколько шагов она казалась старухой. Когда женщины оказались лицом к лицу, Александра с изумлением поняла, что они ровесницы. Лицо у хозяйки квартиры, расположенной в этом старом, еще довоенном бараке, было неожиданно молодое, с тонкой нежной кожей, и такими же яркими, как у Анели, голубыми глазами, посаженными широко, почти на висках.

– Мама, это насчет Натальи пришли, – бесцеремонно ткнув пальцем в Александру, заявила девушка. – Говорит – вопрос жизни и смерти.

– О, господи… – тяжело вздохнула женщина. – Что там с ней случилось?

– Ничего, надеюсь… – сдержанно ответила Александра. – Но я ее ищу.

– Денег она не привезла, – вновь вмешалась Анеля.

Мать досадливым жестом отослала ее прочь, и девушка, несмотря на свой дерзкий вид и почти оскорбительный тон, мгновенно повиновалась. Женщина пытливо смотрела в лицо визитерше, и наступил момент, когда Александре показалось, что эти голубые глаза рассматривают самое дно ее души. «Это просто обманчивое впечатление от ее странного взгляда, – сказала себе женщина. – У очень больных, много страдавших людей бывают такие взгляды… Как у ясновидящих. На самом деле она, может, вовсе не так проницательна!»

– Значит, вы знакомая Натальи? – сказала женщина после паузы.

– Лично мы не знакомы, – повторила Александра то, что уже говорила Анеле. – Мне поручили ее найти.

– Кто? Он?

Теперь голубые глаза смотрели жестко, в них явно мелькало презрение. Александра внутренне подобралась.

– Я не знаю, о ком вы, – осторожно проговорила она, – никакой «он» мне ничего не поручал. У меня с Натальей общие знакомые, еще по Минску, где она училась.

На этом все сведения, которые ей удалось добыть о пропавшей девушке, заканчивались. Один наводящий вопрос – и ее ложь рассыпалась бы вдребезги. Но женщина, очевидно, поверила. Задумчиво склонив голову к плечу, она как будто прислушалась к себе самой, а потом печально ответила:

– Вот жалость… Я-то надеялась, у них все будет хорошо… Такая была славная пара!

– О ком вы? – все так же осторожно поинтересовалась Александра.