в их взаимно вежливом разговоре, а взгляды, которыми они обменивались, объяснялись праздничным настроением Сергея Ильича и Люсиным восторгом от общения с незаурядным, известным человеком. Но когда они прощались, то уже знали точно, что каждый из них является частью другого.

В последующие дни Люся без труда находила повод заходить к Малышеву, так как считалась сторонницей лагеря меньшинства. Однако в том-то и состояла трагедия возникшей ситуации, что оба понимали – им нельзя расставаться, но ради дальнейшей совместной жизни Малышеву следовало омолодиться, а это было противно его убеждениям.

– Любовь оправдывает все. Поступок во имя нее не может быть грехом, – уже давно уговаривала Сергея Ильича Люся.

– Нет ничего превыше воли Господа, – тяжело качая головой, возражал Малышев.

– Любовь – это и есть Господь, – не сдавалась Ласточкина.

– Но не земная, Люсенька, не земная, – стонал Сергей Ильич.

– А разве между нами только земная любовь? – глядя пристально ему в глаза, вопрошала Люся. Ангелоподобная девушка говорила именно то, что Малышев хотел слышать. И Сергей Ильич сдался. Но как только он принял решение омолодиться и прекратить свою деятельность в качестве рупора противников продления жизни, так тут же встал целый ряд новых проблем. Выяснилось, что записаться на очередь в клинику Шевронского можно было лишь за три года до самой операции. Между тем врачи предупредили Малышева, что если он не омолодится в течение ближайших 12 месяцев, то сумеет протянуть полтора, от силы два года. Хотя духом Сергей Ильич был крепок, его организм был основательно изношен. Пролезть в клинику без очереди не было никакой возможности. У Малышева в этих кругах не было никаких знакомств. Но разве влюбленное женское сердце знает преграды?

– Сережа, милый, я нашла альтернативный центр продления жизни. Тебя туда примут хоть сегодня, – ворвалась однажды Люся в квартиру Малышева.

– Какой еще альтернативный центр?

Ласточкина, не снимая осеннего пальто, присела в кресло и стала сбивчиво объяснять:

– Ну, принадлежащий кому-то другому, не Шевронскому. Но они все делают не хуже. Даже лучше. Без операции. Я все узнала. Там просто какой-то курс лечения.

– А цена?

– Точно такая же.

– Чудеса какие-то, – проговорил Сергей Ильич, стоя перед девушкой.

Интуиция подсказывала Малышеву, что здесь что-то не так. Он прошелся из угла в угол несколько раз и вновь вернулся на прежнее место:

– Если ты говоришь, что хоть сегодня, то… поехали, – решился наконец он.

– Тебя действительно положат хоть сегодня… – Люся замялась. – Если ты подпишешь несколько бумаг.

– Каких бумаг?

– Я их все принесла, вот, – решительно протянула она папку, лежавшую в течение разговора на коленях. Но Малышев почувствовал в этом жесте наигранность, какую-то тщательно маскируемую неуверенность.

Люся поняла, что он увидел ее истинное состояние, и смутилась, что также не ускользнуло от его внимания, но вызвало лишь снисходительность к ней и нежность. Сергей Ильич стал искать очки. Нашел. Не торопясь, все-таки возраст, сел за стол, открыл папку. Люся в кресле замерла… Первый документ представлял собой заявление с просьбой принять в альтернативную клинику для прохождения курса омоложения. Малышев кивнул головой, подписал и отложил лист в сторону. Под ним оказалось обязательство, что в случае каких-то побочных последствий лечения пациент претензий предъявлять не будет. Сергей Ильич поднял на Люсю вопросительный взгляд. Та сразу затараторила:

– Я узнавала. Эти последствия только у трех процентов, прошедших курс лечения, и то они незначительны. В клиниках Шевронского, между прочим, пять процентов и вообще бывают смертельные лучаи, а у них ни одного…

Малышев опять мо́лча кивнул и подписал. Далее был банковский чек на весьма кругленькую сумму.

– Откуда здесь мой чек?

– Сережа, ты же мне сам давал для оформления в клинику Шевронского, только подписывать не стал, потому что не знал сумму.

– Да. Извини. Забыл, – уже подписывая, сказал Сергей Ильич. Но то, что степенный старик увидел под чеком, повергло его в немалое изумление. Перед Малышевым лежал бланк заявления о приеме в какое-то «Движение за обновление» с обязательством беспрекословно выполнять все распоряжения руководящих структур этой организации.

– Люсенька! А это что? Это, наверное, не отсюда?

Ласточкина вылетела из кресла, подбежала к спинке стула, на котором сидел бесконечно любимый ею человек, обняла его сзади и, почти плача, стала уговаривать:

– Сереженька, миленький, они тебя омолодят, только если ты подпишешь все-превсе! Ну, какая тебе разница? Ну, ради нас с тобой. Ты будешь снова молод, силен, энергичен. Ну, походишь на их собрания. Надоест, напишешь заявление о выходе. Вот и все.

На этот раз Малышев, хотя не ожидал такой энергичной атаки, был тверд и покачивал головой отрицательно:

– Родная моя. Ты еще очень мало жила. И просто не знаешь, что, неосторожно подписав бумагу, можно так исковеркать свою судьбу…

– Но тебе-то что коверкать? Сережа, это наш шанс! Неужели мы его упустим?

– Чем хоть они занимаются?

– Готовятся к смещению Шевронского… Но нам-то какая разница, кто там во властях?

– Действительно, теперь никакой, – согласился Сергей Ильич, аккуратно вписал свое имя и поставил подпись.

9

Шевронский стоял на трибуне огромного зала, окруженный множеством микрофонов. Зал, конечно, был до отказа набит зрителями. Но двух ближайших приближенных к Единому Президенту среди них не было. Стрелков и Молозов смотрели прямую трансляцию выступления по телевизору.

– Уважаемые жители планеты! Сегодня согласно специальному постановлению, подписанному мною, вашим первым Единым Президентом Земли, весь мир празднует принятие новой Единой Конституции, – шквал аплодисментов. – Лично мне всегда было удивительно, что до сих пор распространение добра, а именно так я оцениваю объединение человечества, не встречало со стороны зла никакого сопротивления. Ведь философски, да и по-житейски ясно, что ни одно, даже малейшее проявление добра не может не сопровождаться проявлением своего антипода – зла. На всякого Христа есть свой Иуда, на всякого благотворителя – вор. Но незадолго до сегодняшнего праздника я понял, что объединение человечества необходимо было обеим ипостасям действительности – и добру, и злу. И то и другое стремилось овладеть всем миром. В процессе объединения мне помогали все силы Неба, и Светлые и Темные, вот почему я не испытывал серьезных препятствий. Теперь же вашему Президенту до́лжно сделать однозначный выбор – кому служить… Что – ж, выбор мною сделан. Благо человечества – вот предназначение первого Единого Президента! И во имя его я, Олег Шевронский, буду стоять до конца! Именно теперь предстоит выдержать главный удар – натиск сил зла, стремящихся взять в свои руки все объединенное человечество. Сегодня это зло называет себя оппозицией, уставшей от однообразного стиля правления, научившейся самостоятельно омолаживать людей, и голос этой оппозиции становится