и бутер, а они наотрез. Сухой хлеб жуют, чаем запивают. Да и сахар на варенье переводить жалко.

— Ну компот свари, — не унималась подруга. — Я своей Алёнке делаю, а потом минералкой разбавляю. Хлещет, только за уши оттаскивай.

— Не успею компот. Они ягоды сожрут сразу, а потом будут в очереди под туалетом рыдать. Что я, детей своих не знаю? Валерка ещё и не скажет ничего, выгребать потом из-под него это всё… Только-только памперсы на лето сняли.

— Тогда пошли просто так, рядом постоишь. За компанию.

И уговорила. И потащила к тому деревцу.

Дикая алыча стояла одиноко, на самом углу карты, там, где дорожка поворачивает к домам. Ягодки на дереве были такие мелкие, что Маше даже смешно стало: коротыши, наверное, выращивали. Пончик с Сиропчиком. И если бы не колода под той алычой, она бы не остановилась. Но ноги от длинной прогулки действительно устали, поэтому Маша села и стала смотреть на дерево и на Киру, которая деловитой пчёлкой обирала с веток упругие плодики.

Удивительное дерево — алыча. Это дикая слива, если по-простому. Сейчас, в конце июня, крошечные ягодки гроздьями развешаны по ветвям, кукольными глазками выглядывая из резных зелёных листиков. Каждая ягодка — как солнышко на ветке: жёлтенькое, с загорелыми красноватыми боками. У спелой алычи кожица кажется прозрачной, а мякоть сочная, так и рвётся наружу, изливая вместе с соком ни с чем несравнимый аромат южного плода.

Конечно, Маша не удержалась. Сначала взяла одну ягоду — на пробу, потом ещё и ещё. Дикая, маленькая алыча и правда была сладкая, а уж сколько её оказалось на этом небольшом деревце! Как в старой сказке про дудочку и кувшинчик.

— Одну ягодку беру, на другую смотрю, третью примечаю, четвёртая мерещится, — на полном серьёзе приговаривали две вполне зрелые женщины, закопавшись в припылённые ветви так, что только ноги и пятые точки оставались на виду.

Сначала так и было: выросшее в неподходящем месте дерево тщательно берегло свои тайны от сурового мира. Но почувствовав, что люди пришли не обидеть, а, наоборот, помочь, решило с ними поделиться — и раскрылось. Да так, что сборщицы ахнули: последние лучи закатного солнца отражались в десятках, если не сотнях крошечных солнц, висящих между аккуратных зелёных облаков-листиков. Женщины восхищённо переглянулись и с трепетом продолжили собирать дары лета.

— Ай! Смотри, Кирка, паучок висит. Вот хитрец: прямо между ветками паутинку натянул.

— Какой миленький! — заохала Кира, осторожно отодвигаясь на другую сторону дерева. — Не трогай, пусть себе висит. Может, у него там детки?

Очарованная сказочной атмосферой вечера, Маша приняла предостережение подруги как должное. И благородно не стала напоминать, что обычно Кира даже при слове «паучок» визжит и убегает подальше от говорящего нечестивца, лишь склонила голову к плечу, оценивая расстояние между чуть заметными паутинными нитями.

— Но я хочу подобраться к той грозди. Как же мне?.. А, вот, — и просунула руку между листьями.

Алыча посыпалась от прикосновения. Со спелыми ягодами всегда так: притронешься к одной — а остальные отрываются и с лёгким шорохом нетяжёлыми каплями падают прямо под ноги. Ходишь по этому ковру, а следом тянется запах, и под ногами каша. Запах не резкий, но привязывается потом на несколько дней. Поэтому сейчас подруги приноровились подставлять под грозди ладошки, в которые послушно падали золотистые шарики ягод.

— Ну вот и будет завтрак, — с каждой новой горстью радовалась Маша.

Кира морщилась, как от боли. Она всё ещё не могла привыкнуть к Машиным доходам, вернее, к их фактическому отсутствию.

— Что, прям совсем ничего нет? — сдвинув брови спросила она, не удержавшись.

— Как нет? Есть. Еще несколько консерв осталось, пачка гречки и вот алыча.

— Вот блин! — то ли уронив ягодку, то ли сочувствуя, ругнулась Кира. — Этому напиши, который бывший, пусть денег пришлёт.

— Да ну его, — отмахнулась Маша, — не хочу унижаться. Будто он не знает, что и как.

— Тогда я тебе завтра куриных крылышек подкину. И не спорь! — прикрикнула Кира, отметая возражения. — Мне на халяву досталось много, мы с дочей не справимся. А по такой жаре они просто испортятся.

Маша промолчала с благодарностью, продолжая ловко обрывать ягоды. Она знала, что переспорить боевую подругу невозможно. Да и стоит ли? Принимать помощь тоже нужно уметь, одной в этом мире выжить трудно. Чтобы скрыть смущение, Маша на минуту остановилась передохнуть и восхищённо сказала:

— Знаешь, Кирка, эта алыча напоминает волшебную яблоню. Помнишь, из сказок? Которая просила помощи то у Машеньки, то у Василисы, то у Рукодельницы. Теперь и мы смогли ей помочь.

— Ага, и вошли в историю русского фольклора, — фыркнула Кира. — Рви давай, а то уже солнце зашло. Сейчас комары ка-а-ак напрыгнут — будем очень быстро убегать.

Стемнело, а они всё собирали, и собирали, и никак не могли оторваться. Собаки, тяжело дыша, лежали под ногами, как два сфинкса, то ли охраняя хозяек, то ли просто отдыхая. И, вот, когда Маша оценивающим движением приподняла сумку, размышляя, донесёт или нет, Кира на миг взглянула на горы и вдруг замерла, всматриваясь.

— Ух ты! — почти прошипела она. — Смотри-ка, кто к нам пожаловал.

Маша повернулась и ахнула.

Краешек луны смущённо выглядывал из-за ближайшей горной вершины. Как будто ночная красавица сомневалась, стоит ли показываться во всей красе перемазанным в диком соке женщинам и уставшим собакам, некрасиво свесившим набок длинные пыльные языки. Но время поджимало, душная летняя ночь безудержно наваливалась на спрятанный в приморской долине городок, и луне поневоле пришлось поторопиться. Она выбралась из-за горы плавно, но быстро, как будто её вытягивали на лебёдках крохотные невидимые гномики.

Подруги молча любовались, как полная луна торжествующе и гордо показалась над хребтом, немного прокатилась по нему, после чего наконец оторвалась от гор и неспешно поплыла среди звёзд и редких, еле видных облаков.

— Завтра за абрикосами пойдём, — не очень последовательно заявила Кира, не отрывая глаз от неба, — и к той черешне на площадке, там наверху ещё ягодки остались. Потом вишня поспеет, персики, айва… Наварю компотов Алёнке, варенья. Часть она сейчас слопает, а остальное закатаю в банки и наклейки нацеплю. Как у Брэдбери. Будем зимой у этих банок греться и вот такие вечера вспоминать.

А Маша тем временем подумала: «Пока будет такая луна: добрая, чистая, вечная, — и мы продержимся. Подумаешь, неделя! Первый раз, что ли? Проживём». И закинула в рот тёплое маленькое алычовое солнышко.

Где Маша?

Николетта Саммерс

— Хватит слушать грустную музыку, — Маша с радостной улыбкой сняла с моей головы наушники