— Теперь, — произнес он, — я должен рассчитаться с вами за наше пари... Вот, — добавил он, обращаясь к казначею, который появился на пороге, — отпустите моему другу Мюнхгаузену из моей казны столько, сколько сможет унести самый сильный из его слуг.

Казначей поклонился своему господину, ткнувшись носом в землю. Мне же великий султан дружески пожал руку и затем отпустил нас обоих.

Как вы легко можете себе представить, милостивые государи, я, не мешкая ни минуты, воспользовался полученным разрешением. Вызвав силача с его длинной льняной веревкой, я отправился с ним в кладовую казначейства. На то, что мой силач оставил в кладовой после Приключения барона Мюнхгаузена 81 того, как упаковал свою ношу, вы вряд ли позарились бы. Как можно быстрее устремился я со своей добычей в гавань, нанял там самое большое судно, какое только нашлось, и, нагрузив его до отказа, пустился на всех парусах со всеми своими слугами в море, торопясь скрыть мой улов в безопасном месте. Случилось именно то, чего я опасался. Казначей, оставив незапертыми двери и ворота своей сокровищницы, — ведь запирать их теперь не было особой надобности — со всех ног бросился к великому султану и поведал ему о том, как широко я истолковал его разрешение. Великого султана словно обухом по голове ударило. Он сразу же раскаялся в своем необдуманном поступке. Поэтому султан приказал своему главному адмиралу немедленно со всем турецким флотом двинуться за мной в погоню и довести до моего сознания, что таких условий в нашем пари не было. И вот не успел я отплыть и двух миль, как увидел, что за мной, подняв все паруса, следует в полном составе турецкий военный флот. Должен сознаться, что голова моя, как будто немного укрепившаяся, снова зашаталась. Но тут как раз под рукой оказался мой ветродув.

— Пусть ваша светлость не беспокоится, — сказал он и с этими словами встал на корме нашего корабля, заняв такое положение, чтобы одна ноздря была направлена на турецкий флот, а другая — на наши паруса. Затем он дунул так здорово, что турецкий флот с разбитыми мачтами и рваными парусами еле добрался до своей гавани, тогда как мы, подгоняемые попутным ветром, через несколько часов благополучно прибыли в Италию. Из моего клада мне все же досталось немного, ибо в Италии, несмотря на попытки спасти ее честь со стороны веймарского библиотекаря Ягеманна[67], царит такая ужасная нищета и попрошайничество, а полиция так плохо выполняет свои обязанности, что мне — возможно, в силу моей непомерной доброты — пришлось большую часть моих богатств раздать уличным нищим. Остальное отняла у меня банда придорожных грабителей по дороге в Рим, как раз на священной земле Лоретто[68]. Совесть, верно, не очень-то мучит их при этом, ибо добыча была столь велика, что даже одной тысячной доли ее хватило бы для всей честной компании, для их наследников и наследников этих наследников, и они могли бы получить за эти сокровища полное отпущение всех грехов, прошедших и будущих, хотя бы даже из самых лучших рук в Риме[69].

Но теперь, господа, мне и в самом деле пора на покой! Желаю вам приятного сна.

Седьмое морское приключение

с приложением вполне достоверной биографии одного из знакомых барона, который после ухода последнего выступает в роли рассказчика

Окончив предыдущий рассказ, барон, не поддаваясь уже никаким уговорам, поднялся, оставив своих слушателей в самом лучшем настроении. Все же он на прощание обещал им при первом удобном случае рассказать о приключениях своего отца, которые все они жаждали услышать, да еще прибавить к ним кое-какие другие любопытные истории.

После того как все присутствующие, каждый по-своему, высказались о том забавном, что они услышали, один из слушателей, приятель барона, сопровождавший его во время путешествия в Турцию, заметил, что неподалеку от Константинополя находится колоссальных размеров пушка, о которой особо упоминает барон Тотт в своих недавно опубликованных «Записках»[70]. Сообщает барон Тотт об этой пушке, насколько я помню, примерно следующее:

«Турки установили вблизи города, выше цитадели, на берегу знаменитой реки Симоис, огромное орудие. Оно было целиком отлито из меди и стреляло мраморными ядрами, весившими не менее тысячи ста фунтов каждое. Я испытывал непреодолимое желание выстрелить из этого орудия, — говорит Тотт, — чтобы ясно представить себе, как оно действует. Все вокруг меня дрожали и тряслись, убежденные, что и город, и крепость превратятся от такого выстрела в груду развалин. В конце концов страх несколько рассеялся, и мне наконец было разрешено произвести выстрел. Для этого потребовалось не менее трехсот тридцати фунтов пороха, а ядро, как я уже говорил, весило тысячу сто фунтов. Когда подошел канонир с зажженным фитилем, окружавшая меня толпа отодвинулась как можно, дальше. С большим трудом удалось мне убедить подоспевшего пашу, что никакая опасность не угрожает. Даже у канонира, действовавшего по моим указаниям, от страха сильно колотилось сердце. Я занял место в углублении стены, позади орудия, дал сигнал и почувствовал толчок, словно при землетрясении. На расстоянии в триста саженей ядро разорвалось на три части. Куски перелетели через пролив и, отскочив от воды, ударились о горный склон на противоположном берегу, вспенив весь пролив».

Таков, насколько я, милостивые государи, припоминаю, рассказ барона Тотта о самой большой пушке в мире. Когда мы с господином фон Мюнхгаузеном посетили эту местность, нам сообщили о выстреле, произведенном из пушки бароном Тоттом, причем поступок этот приводился как пример необычайного мужества барона Тотта.

Мой благодетель, для которого нестерпима была мысль, что француз мог в чем-то превзойти его, взвалил себе эту самую пушку на плечо и, тщательно установив ее в горизонтальном положении, прыгнул с ней в море и поплыл к противоположному берегу. Оттуда он, к несчастью, попытался перебросить пушку обратно на ее прежнее место. Я сказал «к несчастью», ибо она несколько преждевременно выскользнула из его рук, а именно в тот самый момент, когда барон размахнулся, собираясь швырнуть ее. Из-за этого пушка рухнула в воду как раз в середине пролива, где покоится и сейчас и где она, видно, останется до второго пришествия.

Вот эта самая история окончательно испортила отношения господина барона с его величеством турецким султаном. История с сокровищами, о которой барон сегодня рассказал вам, давно отошла в область предания, — ведь у султана было достаточно источников дохода,