Была школьная пора, потом – армия. Служить довелось в ГДР, в Группе советских войск. Когда их изредка отпускали в увольнительную, в Лейпциг, они пытались ухаживать за молоденьким немками, впрочем, без особого успеха. В промежутках он успел заметить, что немецкий социализм успешнее советского: ухоженные дома, чистые улицы, в магазинах полно товаров и продуктов. Но тогда он даже не задумался, в чем причина таких отличий?

После армии он поехал к отцу – тот звал его к себе. Пробовал поступить в местный политехнический институт, но завалил экзамены. Все знания подрастерял в Германии. Устроился работать на один из многих заводов, которые были в этом городе. Потом отец умер. Вскоре после этого Анатолий Николаевич женился. На Елене. А через три месяца состоялось радостное событие – родился Николаша.

Много всего было. Но это не для биографии. Это не для других. Николаше он мог рассказать подробности того, что происходило с ним за долгие годы его существования. Валентине – мог. Но не посторонним людям.

Он приступил к составлению перечня важных событий своей жизни, потребного для официального использования. Фразы получались корявые. Говорить он был мастак, писать – нет. Анатолий Николаевич отбрасывал испорченные листы, начинал заново. Досада владела им. Времени оставалось немного.

Кое-как он выдавил из себя текст. Бросился на улицу. К «Макдональдсу» прибыл вовремя. Накрытый сереньким небосводом, смотрел по сторонам в ожидании Юрия Ивановича, судя по всему, дошлого человека. «Надо было вытребовать двенадцать тысяч, – с досадой думал Анатолий Николаевич. – Проявить твердость и вытребовать. Для тех, кто хочет, чтобы я помешал Квасову, такие деньги – пустяк. А я вон как мучаюсь».

Две хорошенькие девицы прошли в «Макдональдс». Анатолий Николаевич проводил их спокойными глазами. Он не ощущал себя старым, но эти девушки были слишком молоды для него. То ли дело Валентина – женщина в соку и с пониманием жизни.

Григорий опоздал. Задержался на телевидении. Видеоролики не понравились ему. Пришлось напрягаться, предлагать другие сюжеты.

– Простите, дела, – сухо проговорил он. – Принесли?

– Вот. – Анатолий Николаевич протянул сложенный вдвое листок.

Григорий, развернув бумагу, состроил недовольную физиономию.

– Не могли набрать на компьютере?

– У меня нет компьютера.

– Господи. Двадцать первый век… На машинке бы напечатали.

– Где я ее возьму?.. Разобрать можно. Почерк у меня хороший.

– Что с доверенными лицами?

– Список подготовил. Завтра иду в комиссию.

– Не затягивайте. И вот что. В этом округе почти половина избирателей живет на селе. Где-то около двухсот тысяч. Они традиционно голосуют за коммунистов. Это – ваши избиратели. Готовьтесь ездить по районным центрам, по селам. Пахать с утра до вечера. Ищите водителя с машиной, который вас будет возить. Всё. Нет больше времени. Спешу. До свидания.

Он вернулся в пространство автомобиля. Бросил:

– В штаб.

Прерванное движение возобновилось. Григорий лениво смотрел на окружающие здания. «Убожество. Как можно тут жить?» – в очередной раз спрашивал он себя. Он был не в духе.

Максим схватил бумагу, вобрал жадными глазами текст, написанный Анатолием Николаевичем, изобразил на своем лице нечто недовольное.

– Скучно. Примитивно. Нет чего-то теплого, вызывающего добрые чувства. Скажем, рано потерял отца, вынужден был кормить семью. Или был ранен в Чечне, когда спасал командира.

– Какая Чечня? Побойся бога. При его возрасте он мог быть ранен только в Афганистане.

– Пусть. Афганец – тоже неплохо. Напишем: был ранен в Афганистане, спасая командира.

– Не надо. Местные афганцы поднимут шум. Скажут – самозванец.

– И пусть. Нам нужен скандал. Они доказывают, что он там не был, мы – что был и показал себя героем.

– Нет. Наша интрига в другом. Он нападает на Квасова, на Зюганова, на здешних коммунистических боссов. Он – обличитель зла. Олицетворение совести. Он в белых одеждах. Святой.

Максим выпустил на лицо сдержанную ухмылку:

– Ты – поэт изнуряющей предвыборной прозы.

– Поэт, – с легкостью согласился Григорий. – Я кое-что придумал и помимо проекта с Кузьминым. Например, туалетную бумагу с портретом Квасова и пожеланием: «Иди в зад!» Или презерватив. Наденешь его, и раскроется надпись: «Засунь туда, где место Квасову». Как тебе?

– Нравится. – Максим смеялся так, будто у него не было никаких забот.

Оставив его, Григорий направился на третий этаж в солидное помещение. Там ждали его появления. Начался очередной важный разговор. Григорий как всегда чувствовал себя уверенно. Ему было, что рассказать, чем отчитаться. Свежая информация растеклась по головам. Прозвучали вопросы и ответы. Следом виски залезло в стаканы, чтобы тут же омыть глотки, порадовать душу.

Вернувшись, Григорий собрал тех, кто наполнял штаб, кто воплощал в жизнь его замыслы. В субботу предстояла учеба начальников районных штабов. Он хотел проверить готовность команды.

Команда не подкачала. Теперь следовало расслабиться. Григорий подхватил Максима, сделал остановку рядом с Ольгой.

– Поехали, поужинаем, выпьем.

– Не надо, Григорий Матвеевич.

– Надо. Поехали. Негоже нам с Максимом в мужской кампании время коротать.

Вздохнув, Ольга начала собираться.

Ресторан впустил их в свое уютное пространство, усадил за стол, пригнал официантку. Их пожелания были зафиксированы и унесены.

– Всё идет нормально, – сообщил Григорий, глядя на Максима. – Сейчас мы вторые, но разрыв снижается. Думаю, что специальные меры, которыми занимаемся мы с тобой, дадут результат. – Он говорил околичностями, поскольку не хотел открывать Ольге тайну существования проекта «КОК». – Хорошая пора – выборы. Весенняя, когда бы они не проходили. Зимой или осенью.

– Почему весенняя? – проявила интерес Ольга.

Григорий довольно улыбнулся – он ждал этого вопроса, рассчитывал на него.

– Потому что зелени много.

Ольга тихо усмехнулась. Поняла – речь о долларах.

– Как там, в Москве? – обратился Григорий к Максиму. – Приближение выборов ощущается?

– Еще как. Вовсю полезла грязь. Потом ее больше станет. В партии власти грызня. Те, кого отодвинули, кто теряет, пытаются отвоевать позиции. Правые тоже грызутся. В общем, весело.

– Ты что-нибудь делаешь?

– Сдал один материал. Должен выйти, пока я здесь.

– И что, горячий материал?

Максим состроил нечто загадочное на лице:

– Бомба. Небольшая, но… бомба.