Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Он мечтательно замолчал. А Валентина мягко улыбнулась и ничего не сказала. Тут Анатолий Николаевич отложил ножницы, шагнул к ней, стиснул в объятиях. Она дернулась.
– Толя, ты чего!? Кто-нибудь придет.
– Да кто придет? Вечер уже.
Тем не менее, он запер дверь, потушил свет. И вновь стиснул Валентину в объятиях. Она не сопротивлялась. Стол принял их, подставил свою поверхность. Как сладостно, жарко она стонала. Ему нравилось, что ей было приятно.
Наутро Сергей привел в штаб соседа. Тот был тощий, высокий, смотрел смущенно. Звали его Петром.
– Сколько в месяц платить будете? – спросил он, глядя куда-то в сторону.
– Десять тысяч, – сказал Анатолий Николаевич.
– А бензин за чей счет?
– За счет штаба.
О чем-то поразмышляв, Петр выговорил:
– Согласен. Задаток можно получить? На бензин.
Анатолий Николаевич вздохнул, достал из кошелька пятисотрублевую купюру, протянул Петру, говоря при этом:
– Валюша, отметь. Пятьсот рублей на бензин. И пусть распишется.
Одна проблема была решена. Вслед за тем Николаша и Егор отправились клеить объявления. Дело продвигалось. Анатолий Николаевич был доволен. С важным видом он вместе с Валентиной и Сергеем планировал поездки по районам. Ему казалось, что будущее безоблачно, прекрасно, что его ожидает лишь хорошее. Но понедельник приготовил неприятный сюрприз. В полдень штабной телефон, стоявший на столе, сообщил о чьем-то желании пообщаться.
– Кузьмина можно? – просочился из трубки сухой женский голос.
– Это я.
– Кузьмин, ставлю вас в известность, что вы исключены из Коммунистической партии Российской Федерации.
Он не сразу понял, о чем речь. Только вечность спустя пролепетал:
– Кто говорит?
– Панина Виктория Александровна.
Панина была секретарем городской организации. Неистовая женщина. Своенравная. Вредная.
Анатолий Николаевич совладал с собой.
– И за что меня исключили? – язвительно поинтересовался он.
– За то, что вы пошли против линии партии. Партия поддерживает на предстоящих выборах Владимира Васильевича Квасова. Это голосовалось. А вы свое тщеславие хотите проявить. В то время, когда мы не можем распылять силы, когда надо дать бой пособникам капитала. – С какими небрежными интонациями все это сообщалось ему.
– И когда меня исключили?
– В субботу. Бюро собиралось. Внеочередное заседание.
– Почему меня не позвали?
– В этом не было необходимости. – Она положила трубку, оставив после себя частые гудки.
Анатолий Николаевич пребывал в обозлённом состоянии. Его исключили. Из партии. За то, что он пошел на выборы. Составил конкуренцию их назначенцу. Решили наказать. И даже не позвали на заседание.
– Сволочи, – возмущался он. – Разве Ленин допустил бы такое? Даже не позвали. Гады. Я вам покажу. Вы меня попомните.
– Успокойся, – уговаривала его Валентина.
– Попомните, – продолжал грозить Анатолий Николаевич. – Я утру нос вашему Квасову. Фальшивому коммунисту. Жалкой сволочи.
– Толя, успокойся…
– Что, успокойся?! Они меня выгнали. Понимаешь? Подло выгнали, даже не пригласив на заседание. Это что? Я теперь не коммунист? Дудки! Х…й им! Всегда был и останусь коммунистом.
Тут ему и пришла идея взять псевдоним «коммунист». В отместку тем, кто его подло выгнал. Пусть знают.
Потратив пару минут на размышления о том, что предпринять, он позвонил Юрию Ивановичу. Сказал, что у него большие неприятности, надо срочно увидеться. Согласие было получено.
Сначала он собирался идти пешком. Но тут вспомнил – машина! Зачем она, в конце концов? Пусть везет.
Впервые он сел в машину как начальник, не попросив, а приказав отправляться в путь. Откинулся на заднее сиденье и с любопытством смотрел на мир через окна «Жигулей». То, что стекла были грязными, не мешало ему. Улицы стали другими. Из машины мир выглядел иначе – доброжелательнее, лучше. Анатолий Николаевич даже забыл о своем исключении из партии. Но вскоре пришлось об этом вспомнить.
– Что стряслось? – наткнулся Анатолий Николаевич на вопрос подле «Макдональдса».
Взвинченным голосом он поведал Юрию Ивановичу о происшедшем. В ответ бойко прозвучало:
– Прекрасно.
– Что прекрасно? – Анатолий Николаевич глянул на собеседника сумасшедшими глазами.
– То, что вас выгнали. Это подарок судьбы. Отличный информационный повод. Будем его использовать. Попробую пригнать камеру. В штаб. Ждите. И готовьте слова. Чтобы не мекать потом перед камерой.
Это всё? Приедет камера, снимет. И все? А что он ждал?.. Анатолий Николаевич колебался, но решил сказать:
– Еще вот что. По закону можно брать псевдоним. Я хочу взять псевдоним «коммунист».
Григорий обмозговал предложение.
– А что? Хорошая идея. Вы не прогадаете в любом случае. Разрешат взять псевдоним, прекрасно. В бюллетене там, где фамилии, будет стоять: «коммунист». В одной строчке: «Квасов». А в другой: «коммунист». Можно только мечтать о таком варианте. Не разрешат, будет повод поднять шум, поскандалить, привлечь внимание прессы… Хорошая идея. Сами придумали?
– Сам.
– Молодец. Ждите камеру. Всё.
Телекамера не приехала, зато появилась корреспондентка местной газеты, бойкая, молоденькая, с маленьким носом и цепкими глазами. Некрасивая, но симпатичная. Анатолий Николаевич принялся рассказывать ей о своих несчастьях:
– Городская организация КПРФ исключила меня из партии. За то, что я пошел на выборы. Исключили, даже не пригласив на заседание бюро. Это нарушение ленинских принципов.
– А почему вы решили, что причина исключения в этом?
– Панина сказала. Сама позвонила мне и сказала: мы исключили вас за то, что вы пошли на выборы. – Анатолий Николаевич вновь разволновался. – В субботу собрали бюро и исключили. А мне только сегодня Панина позвонила. Это нарушение ленинских принципов. Исключить, не пригласив…
– А почему, по их мнению, ваше участие в выборах недопустимо? – спокойно, въедливо допрашивала его корреспондентка.
– Они решили поддерживать Квасова. И значит, ни один член партии не имеет права на другое мнение. А я считаю, что Квасов недостоин представлять интересы трудящихся. Он – ненастоящий коммунист.
– Голосование по вашему вопросу было единогласным?
– Не знаю. Меня там не было. Панина сказала только, что исключили.
– Что вы намерены делать?
– Победить на выборах, – выпалил Анатолий Николаевич.