Затем Уинстон поменял свои показания, сказав, что они с Ребеккой подстегивали друг друга сыграть в русскую рулетку. Он поместил в барабан револьвера одну пулю, молодые люди по разу приставили револьвер к голове, однако потом Ребекка настояла, чтобы они попробовали еще раз, и сделала смертельный выстрел. На руках Ребекки не было следов пороха, однако убойный отдел понимал, что этой истории было достаточно, чтобы вызвать у присяжных обоснованные сомнения, и Уинстона могли не признать виновным в умышленном убийстве. Тогда они обвинили его в убийстве непредумышленном, и присяжные отправили парня на шесть лет за решетку.

Вскоре после этого случая мне позвонил суперинтендант Джон Болл из отдела по борьбе с коррупцией. Он велел мне взять на работе больничный и встретиться с ним в Скотланд-Ярде. В полиции их называли мягкими подошвами, или призрачным отрядом, из-за того, как они тайком следили за своими сослуживцами, подозреваемыми в коррупции, – по понятным причинам сотрудники этого отдела не пользовались в полиции особой популярностью, так что работали, по сути, сами по себе. Эти восемнадцать человек были лучшим оружием в руках Скотланд-Ярда, так как ловили людей, которые слишком хорошо знали, как устроено правосудие, были подозрительными по своей природе и отлично умели заметать следы. Отделу по борьбе с коррупцией удалось добиться ряда приговоров, но во многих случаях провинившихся полицейских попросту увольняли со службы вместо полноценного судебного разбирательства, чтобы уберечь полицию от позора. В остальном этот отдел внушал здоровый страх, сдерживающий полицейских, которые в противном случае могли бы пойти на соблазн использовать свою значительную власть ради финансовой выгоды.

Джон Болл был довольно комичным персонажем из-за своих отчаянных попыток бросить курить. Чтобы преодолеть зависимость, он весь день напролет жевал сладости. За это его прозвали Сладким, хотя никто бы не осмелился сказать ему это в лицо. В отделе тайком делали ставки, когда он сдастся и наконец сделает затяжку, но сладости – по крайней мере, пока – делали свое дело, хоть и не сулили ничего хорошего его зубам и талии.

Суперинтендант Болл завел меня в свой отдел.

– У нас уже сорок три подозреваемых помощников коронера по всему Лондону, – сообщил он мне, указав на имена, аккуратно выписанные мелом на огромных досках рядом с их предполагаемыми преступлениями. Одного продажного полицейского уже было достаточно, но сорок три!

– Мы знаем о коррупции в твоем подразделении, Питер, – продолжил он, жуя мармелад, пока я изучал имена и предполагаемые преступления, – однако тот факт, что в деле сами сотрудники твоего морга, открывает нам новые направления расследования.

Я согласился собирать информацию и стать глазами и ушами отдела в морге. Каждый вечер, когда все уходили домой, я проверял мусорные корзины помощников коронера и обыскивал их столы, но мы имели дело с чрезвычайно опытными полицейскими: они знали, как бороться со слежкой. Тогда Болл спросил у меня, готов ли я взять на себя более активную роль в расследовании.

– Я готов на все, – ответил я, – если это поможет очистить мой морг.

Знай я, что меня ждет впереди, может, и не был бы столь отважным.

Июль 1982 года

Разумеется, смерть ждать никого не будет. Пока я пытался сохранить терпение в ожидании начала следующего этапа полицейского расследования, в морг продолжали стабильно поступать тела. Однажды вечером, когда я пытался разобрать горы бумаг у себя в кабинете, мне пришлось прерваться – поступило тело молодой ямайской женщины.

Джулия, умершая в возрасте тридцати пяти лет, была упитанной, и на ее теле не было никаких очевидных признаков, указывавших на причину смерти, между тем, столкнувшись с набором знакомых симптомов, врачи из больницы Гая написали в сопровождающей документации: «Подозрение на передозировку наркотическими препаратами». Вскрытие было назначено на следующее утро, но я был особенно обеспокоен, потому что это не был типичный случай передозировки.

Детектив, сопровождавший тело, прибыл с агентом из следственной группы по борьбе с наркотиками государственной таможенно-акцизной службы. Агента звали Клайв. Он был невысоким мужчиной, говорившим с выраженным эстонским акцентом и носившим классический костюм. Клайв работал на другом берегу реки от Саутуарка в здании таможни на Лоуэр-Темз-стрит.

Таможня расположилась там задолго до того, как Саутуарк обзавелся своим моргом, еще в XV веке. Это наглядно показывает, что, хотя ни смерти, ни налогов не избежать, наши правители гораздо больше обеспокоены вторым, чем первым. И это несмотря на тот факт, что в здании таможни за прошедшие столетия погибло немало людей в результате неоднократных взрывов бочек со спиртом и порохом: двух популярных импортируемых товаров, которые проходили проверку в помещении, освещаемом свечами вплоть до начала XX века. К 1980-м годам здесь обосновался отдел расследований и разведки государственной таможенно-акцизной службы, куда входило и подразделение по борьбе с наркотиками.

– Рано утром ее обнаружил один из пассажиров. Она была без сознания. Прислонилась к стене в переулке неподалеку от вокзала «Лондонский мост», – сообщил Клайв. – Ни пальто, ни кошелька – ничего, что помогло бы установить личность, никаких драгоценностей или документов. Когда врачам не удалось ее спасти, они позвонили в полицию, а полиция позвонила мне.

– Как же вам тогда удалось установить, кто это? – спросил я.

– Молодая женщина без документов с сильнейшей передозировкой означает для меня только одно: наркокурьер. А они часто прибывают с Ямайки. Я показал ее фотографию экипажу самолета, прилетевшего вчера оттуда. Два человека ее узнали. Наркокурьеры, как правило, немного выделяются в толпе. Они путешествуют в одиночку и отказываются от еды и напитков. Узнав номер ее места в самолете, я установил имя, попросил ямайскую полицию связаться с ее семьей, ну и вот.

По словам ее родных из Ямайки, Джулия уже какое-то время перевозила контрабандой кокаин. Она планировала накопить денег, чтобы выбраться из охваченных преступностью трущоб Кингстона и переехать в Великобританию вместе со своими двумя сыновьями десяти и восьми лет. Теперь их будут воспитывать бабушка с дедушкой, которые слишком стары, чтобы о них позаботиться, в связи с чем дети рискуют стать так называемыми ярди[18].

Ярди называли скучающих молодых людей, зависающих на задних дворах в трущобах Кингстона. Эти трущобы появились в результате британской деколонизации. Когда оккупанты покинули это место навсегда в 1962 году, они забрали с собой всех: учителей, врачей, администраторов, полицейских, работников суда и т. д. Последующие годы плохого социального управления наряду с политической жестокостью привели к увеличению разрыва между богатыми и бедными и росту трущоб. Многие молодые ямайцы покинули свои дома и отправились на заработки в Великобританию. Они пересылали заработанные деньги своим родным, надеясь когда-нибудь выбраться из трущоб, зачастую оставляя детей на попечении бабушек и дедушек. Многие оставались намного дольше, чем планировали, и вскоре стареющие бабушки и дедушки оказывались не в состоянии справиться с достигшими подросткового возраста внуками, столкнувшимися с искушением быстро разбогатеть на растущей торговле наркотиками и/или присоединиться к ожесточенной борьбе между двумя основными политическими партиями. Эти дети так никогда и не вырастали, зачастую придерживаясь позиции «живи быстро, умри молодым», которая стала отличительной чертой ярди. Вскоре после описываемых событий ярди начнут прибывать в Великобританию, стремясь заработать состояние на прибыльном наркобизнесе, и их появление совпадет с резким ростом случаев стрельбы и поножовщины в Саутуарке.