litbaza книги онлайнСовременная прозаЖелезный век - Джозеф Максвелл Кутзее

Шрифт:

-
+

Интервал:

-
+

Закладка:

Сделать
1 ... 11 12 13 14 15 16 17 18 19 ... 45
Перейти на страницу:

Через несколько часов позвонили из автомата; какая-то женщина спросила Флоренс.

– В той больнице его нет, – доложила Флоренс.

– Это была его мать? – спросила я.

– Нет, бабушка. Я позвонила в больницу.

– У вас, вероятно, нет его имени. Когда его привезли, он был без сознания,

– сказала я.

– Такой пациент не поступал, – сказал мужчина.

– С ужасной раной поперек лба.

– Не поступал, – повторил он.

– Они заодно с полицией, – сказал Беки. – Они все заодно – «скорая», врачи, полиция.

– Ерунда, – сказала я.

– Никто больше не доверяет «скорой». Они все время связываются по рации с полицейскими.

– Ерунда.

Он улыбнулся по-своему обаятельной улыбкой; ему доставляло удовольствие поучать меня, объяснять мне, что такое настоящая жизнь.

– Это правда, – сказал он. – Спросите кого угодно.

– Почему тебя преследует полиция?

– Не меня. Они всех преследуют. Я ничего не сделал. Если они видят школьников, они начинают за ними гоняться. А мы ничего не сделали, просто мы не хотим ходить в школу. Они думают запугать нас своим террором. Они террористы.

– Почему вы не ходите в школу?

– А зачем? Школы нужны для того, чтобы приспособить нас к системе апартеида.

Я покачала головой и обернулась к Флоренс. Она слегка улыбалась и даже не позаботилась скрыть свою улыбку. Ее сын положил меня на обе лопатки. Что ж, тем лучше.

– Быть может, я слишком стара, – сказала я ей, – но не могу поверить, что вы хотите, чтобы ваш сын слонялся по улицам, ожидая конца апартеида. Апартеид умрет не завтра. Мальчик просто губит свою жизнь.

– А что важнее, – с вызовом спросил Беки, уже чуя за собой победу, – покончить с апартеидом или чтобы мы ходили в школу?

– Одно с другим не связано, – ответила я устало. Но была ли я права? Если это не связано, то что? – Я могу отвезти вас в Вудсток, – предложила я. – Только поедем сейчас.

Когда Флоренс поняла, что Веркюэль отправится с нами, она попыталась протестовать. Но я настояла на своем.

– Он нужен мне на тот случай, если машина забарахлит, – сказала я.

Итак, мы отправились в Вудсток. Веркюэль сидел рядом со мной, и пахло от него еще хуже, чем обычно, словно это был запах самой отверженности. Флоренс с Беки на заднем сиденье молчали всю дорогу. Машина с усилием одолела небольшой подъем у самой больницы; на этот раз у меня хватило ума развернуть ее в направлении спуска.

– Говорю вам, тут нет такого человека, – заявил регистратор. – Если вы мне не верите, идите сами посмотрите в палатах.

Как ни была я утомлена, я все же потащилась за Флоренс и Беки по мужским палатам. Был тихий час; за окнами на деревьях тихо ворковали голуби. Но никакого темнокожего мальчика с забинтованной головой – одни белые в пижамах, бессмысленно смотревшие в потолок, в то время как из репродуктора лилась умиротворяющая музыка. Мои тайные братья, подумала я: вот где мне положено находиться.

– Если он не здесь, то куда еще его могли отвезти? – спросила я в регистратуре.

– Поищите в Гроте-Схюр. Стоянка в Гроте-Схюр была забита. Полчаса мы простояли на въезде, не выключая мотора; Флоренс с сыном тихонько разговаривали, Веркюэль смотрел перед собой ничего не выражающим взглядом, я зевала. Как неторопливый выходной в Южной Африке, подумала я, как поездка куда-то всей семьей. Можно сыграть в слова, чтобы убить время, но эта троица вряд ли согласится. Игра в слова – это из того прошлого, по которому я одна могу испытывать ностальгию. Тогда мы, представители среднего, обеспеченного класса, отправлялись по воскресеньям на загородные прогулки, переезжали с одного места на другое, любовались видами и заканчивали день чаем с булочками и земляничным вареньем где-нибудь в кофейне, расположенной так, чтобы из окон был виден закат над морем.

Одно место освободилось, мы заехали на стоянку.

– Я подожду здесь, – сказал Веркюэль.

– Куда могли поместить контуженого человека? – спросила я у служащего. В поисках палаты S-5 мы прошли длинными шумными коридорами, потом втиснулись в лифт вместе с четырьмя мусульманками в чадрах, которые держали подносы с едой. Стесняясь своих забинтованных рук, Беки прятал их за спину. Мы обошли палату S-5 и палату S-6 – ни одного мальчика. Флоренс остановила какую-то сестру.

– Посмотрите в новом корпусе, – посоветовала та. Совсем обессилевшая, я покачала головой.

– Больше не могу, – сказала я. – Вы с Беки идите, а я буду ждать вас в машине.

Я и вправду устала; бедро у меня болело, сердце колотилось, во рту был неприятный привкус. Но не только это. Мне пришлось увидеть слишком много больных людей сразу, и это подавляло меня – подавляло и уничижало. Черные и белые, мужчины и женщины, они бродили по коридорам, ревниво наблюдая друг за другом, разглядывая меня, когда я к ним приближалась, безошибочно распознавая идущий от меня запах смерти. «Самозванка! – казалось, шептали они, желая схватить меня за руку, потянуть за собой. – Ты думаешь, что можешь приходить и уходить когда угодно. Или ты не знаешь правил? Это жилище теней, дом скорби, через который надлежит пройти, прежде чем умереть. Это вынесенный всем приговор: до казни—тюремное заключение». Сторожевые псы, расхаживающие по коридорам, следя, чтобы никто из обреченных не ускользнул обратно – туда, где свет и воздух и царство милости в вышине. Это место зовется Аид, и я в нем – беглая тень. Выйдя наружу, я содрогнулась.

В молчании мы сидели вдвоем – Веркюэль и я, как сварливые супруги, слишком долго живущие вместе, между которыми давно все переговорено. Мне показалось даже, что я начинаю привыкать к запаху. Не так ли и с Южной Африкой? Не любя ее, я приучила себя к ее дурному запаху. Брак – это судьба. Мы становимся теми, с кем вступаем в брак. Вступив в брак с Южной Африкой, становимся южно-африканцами – уродливыми, угрюмыми, апатичными; единственный признак жизни в нас – когда нам перечат, мы показываем клыки. Южная Африка – старая злая собака, которая улеглась на пороге и не спешит умирать. И кто дал стране такое скучное название! Будем надеяться, что его сменят, когда все начнется заново.

Мимо прошла стайка медсестер, они весело смеялись—очевидно, был конец смены. А я лишаю себя их заботы, подумала я. Каким облегчением было бы – прямо сейчас отдаться в их руки! Лечь в чистую постель, почувствовать на своем теле легкие пальцы, уйти от боли, уйти в беспомощность – что меня от этого удерживает? Горло мне сжал спазм, я почувствовала, как вскипают слезы, и отвернулась. Проходящий ливень, сказала я себе, капризы погоды. Но, по правде говоря, я плачу все легче и легче, все меньше и меньше стыдясь этого. Я знала женщину (ничего, что я говорю с тобой о таких вещах?), которой очень легко было испытать наслаждение, оргазм. Она говорила, что содрогания проходят по ее телу, словно рябь по воде. Интересно, думала я, что должен чувствовать человек, живущий в таком теле? Стать как вода: это ли называют блаженством? Так вот, эти внезапные ливни, эта способности переходить в жидкое состояние – в некотором роде ответ. Слезы не скорби, но печали. Легкая, мимолетная грусть: синева, но не глубокая – скорее, светлая синева высокого неба в холодный зимний день. Пустяк, легкое возмущение на поверхности водоема, которое я чем дальше, тем меньше считаю нужным скрывать.

1 ... 11 12 13 14 15 16 17 18 19 ... 45
Перейти на страницу:

Комментарии
Минимальная длина комментария - 20 знаков. Уважайте себя и других!
Комментариев еще нет. Хотите быть первым?