впервые видел жизнь. Теперь, когда он был на приемах гостем, а не просто украшением, для него было особое очарование в том, чтобы подниматься по застеленной толстым ковром лестнице, минуя одного лакея за другим, пока его имя не объявят в большой, ярко освещенной сияющими огнями комнате. Но среди всего этого смеха и вольного веселья никогда не было видно ни одной женщины. Князь и его друзья ходили в лучшие рестораны, например «Медведь» или «Кюба», на вечера, где собиралось высшее общество, и повсюду царило веселье, шампанское и золото лились рекой. Вацлав никогда не пил, но его природное озорное обаяние делало его даже на этих мужских праздниках приятным товарищем, не портившим общего веселья. В отношениях между князем и его друзьями была любовная нежность, и считалось, что иначе и быть не может. Молодые люди были больше чем просто друзьями. Вацлаву ничто из того, что он видел, не казалось ни слишком неестественным, ни ненормальным. До этой поры он знал только школу и теперь считал, что так, должно быть, ведут себя люди в остальном мире.

Элеонора не возражала против этих выходов в свет. Она думала, что после школы, где Вацлав жил взаперти, для него настало время узнать жизнь. Конечно, ни она, ни Вацлав в своей невинности не понимали, какова была природа привязанности X. к нему.

Во время Масленицы в Мариинском театре был большой маскарад, на который съехалось высшее общество Санкт-Петербурга. Это было главное событие сезона. Все были в маскарадных костюмах и масках. X. и его друзья попросили Вацлава одеться в женский костюм XVIII века. Считая, что это шутка, Вацлав надел женское платье тех времен со всеми положенными украшениями и кружевами и очень умело изображал даму эпохи рококо. Он впитал в себя сам дух XVIII века и выглядел так, словно сошел с картины Ватто. Никто бы не мог сказать, что эта очаровательная маска на самом деле не девушка. Для Вацлава это была всего лишь роль, которую он играл. Но не так было для других, и позднее он, возмущенный и потрясенный, был вынужден пожалеть о своем совершенстве и своей невинности.

На другом из своих бесчисленных званых вечеров X. устроил необычное развлечение — пригласил нескольких самых красивых петербургских венгерок[5] для развлечения своих молодых друзей.

Навязчивость этих женщин испугала Вацлава, но, поскольку он глубоко уважал женскую половину человечества даже в лице этих карикатур на женщину, он ублажал их, выполняя их желания. У Вацлава никогда не было ни капли фальшивого страха перед чувственностью, а в его танцах часто было видно глубокое интуитивное понимание страсти. Но до того времени он ни разу не был близок с женщиной, и этот первый опыт оставил в его душе глубокую рану. Он вздрагивал при одном воспоминании об этом вечере.

Слава Вацлава росла с каждым днем, и до его отца, который все эти годы жил отдельно от своих детей и их матери и ездил по России то с одной, то с другой балетной труппой, стали доходить рассказы о достижениях сына. Однажды отец пожелал его увидеть. Вначале Элеонора, у которой в душе накопилось много горечи, попыталась помешать их встрече. Но Вацлав нежно убедил ее выполнить пожелание Фомы. Он глубоко любил мать и, естественно, был возмущен тем, как отец обошелся с ней, но все же он, сын, не имел права быть судьей в этом деле. И после долгих уговоров мать позволила ему поехать.

Было время летнего отдыха, и Фома Нижинский находился в Казани. Для Вацлава это был важный и торжественный момент: он знакомился с отцом, которого помнил лишь смутно. Поскольку денег у него было мало, он не проехал всю дорогу из Санкт-Петербурга в глубь страны на поезде, а проделал столько из этого пути, сколько было возможно, по воде — спустился на пароходе по Волге до Казани. С тех пор как ему исполнилось шесть лет, Вацлав выезжал из столицы лишь в короткие поездки. Странствия по всей империи в раннем детстве были для него так же нереальны, как сны.

Теперь перед ним проплывали бесконечные широкие просторы, и Вацлав много часов подряд стоял на палубе парохода у поручней и смотрел на величавое течение реки и на постоянно менявшуюся панораму — берега, города, деревни, похожие на луковицы золотые башни церквей между тополями, сияющую белизну далеких уединенных монастырей и поля пшеницы, по которым словно прокатывались светящиеся волны.

Так Вацлав медленно приближался к своему отцу, потеря которого могла стать трагедией его жизни. Когда они наконец встретились, это была великая минута для обоих. Вацлав в это время физически был почти копией своего отца, и Фома Нижинский увидел себя полностью возродившимся в этом смуглом гибком юноше, который исполнил его самые заветные желания. Возможно, как артист отец неосознанно почувствовал укол зависти, но одновременно он был вне себя от гордости за своего знаменитого сына. Глядя на этого мальчика, который стал кормильцем и защитником его семьи, он чувствовал укоры совести за свои пренебрежение и несправедливость. Но Вацлав не упрекнул его ни словом, ни жестом. Сын улыбнулся своей неотразимой чарующей улыбкой, сказал о своем уважении к отцу и о том, что благодарен ему за таланты, которые получил от него в дар. Вацлав знал, что свою изумительную способность выполнять такие высокие прыжки, плыть в воздухе и опускаться медленнее, чем поднялся, он унаследовал от отца.

Те несколько дней, которые они провели вместе в Казани, были счастливыми. Отец и сын стали большими друзьями, и Вацлав рассказал отцу все о себе, о своей работе в Мариинском театре, своих замыслах и своей жизни. Они танцевали друг для друга. Фома просто потерял дар речи, когда понял, что в танце Вацлава было то, о чем мечтали, без надежды это иметь, большинство танцоров, — гениальность. На прощание Фома подарил сыну пару запонок. Вацлав всегда носил этот подарок и очень берег эти недорогие золотые застежки для манжет, украшенные уральскими полудрагоценными камнями, — единственный подарок ему от отца. Фома пообещал, что в следующую зиму приедет в Санкт-Петербург посмотреть, как Вацлав танцует в Мариинском театре, но судьба решила иначе, и больше они никогда не видели друг друга.

Глава 5

Русский ренессанс

В следующую после этой поездки зиму Вацлав встретился с человеком, который сыграл важнейшую роль и в его жизни артиста, и в его человеческой жизни — с Дягилевым.

Сергей Павлович Дягилев имел широкую известность в