– Маша получила заказ на роспись церкви? – спросила она. – А ей это сам отец Лаврентий предложил? Когда и где они познакомились?

– На похоронах Павлика. – Галина Шелест секунду помолчала. – Теперь они на кладбище рядом лежат – жених и невеста. Отец Лаврентий служил панихиду. Он новый у нас здесь человек, но как дали ему этот приход и церковь начала строиться, все о нем заговорили – знаете, старушки в магазине, знакомые нашей семьи. Он тогда на похоронах произнес такую проповедь проникновенную, я поразилась, что этот юноша умеет найти такие слова утешения – и все так по-человечески, так тепло. Маша его слушала, плакала. С этого все и началось. Она стала ходить в церковь, там как раз начинались отделочные работы, в часовню. Мы все это очень одобряли, потому как видели, что это ей помогает справиться с горем. А в мае отец Лаврентий попросил Машу сделать две настенные фрески. Денег, правда, больших не обещал, но для молодого художника это что-то вроде старта – первая большая работа, которую увидит много людей. Церковь ведь посещается.

– Почему отец Лаврентий не заказал фрески у вашего мужа? – спросила Катя.

– Мой муж скульптор.

– Понятно. Но ведь есть определенные каноны иконописи, правила, Маша все это знала?

– Кажется, отец Лаврентий не придавал этому особого значения. Он высказал ряд условий, что и как должно быть изображено. И потом, ведь он заказывал не иконы, а настенную роспись. Церковь все еще не открыта, там работы продолжаются. Маша весь май рисовала эскизы, и он их одобрил. Тема Рождества, тема младенца-спасителя. Хотите посмотреть?

– Очень хочу.

– Идемте наверх.

Провожаемые взглядом Марьи Степановны, они направились к лестнице и начали медленно подниматься на второй этаж.

– Это мастерская мужа, а тут вот комната Маши, – Галина Шелест показала на закрытую дверь. – Мы туда сейчас редко заходим. Очень тяжело. Каждая вещь напоминает о ней.

Она нажала на ручку и распахнула дверь. Большое окно без штор, жалюзи подняты. Никаких зеркал, шкафов с барахлом, девичьих туалетных столиков. Стеллажи – битком набитые альбомами, книжками, красками, кистями, рулонами ватмана. Никакого мольберта, как представлялось Кате. Круглый стол посередине, тоже заваленный бумагами, старенький компьютер.

– Зимой верх отапливать – прямо разорение, – ни с того ни с сего заметила Галина Шелест. – У нас котел в доме, а тепла тут все равно не хватает, хоть и рамы двойные. Вот ее папка с эскизами.

Она вытащила из-под кипы бумаг на столе большую папку. Катя открыла и увидела рисунки – наброски акварелью. Младенец в яслях и вокруг животные с добрыми, почти человеческими «лицами» – овцы, коровы… Так и хотелось сказать – овечки, коровки, ослики. Немножко наивно и слащаво, но сделано с подкупающим старанием в радостных светлых тонах.

– Очень мило, – сказала Катя и оглядела мастерскую.

Высокое окно с широким подоконником, тахта, китайская ширма.

– Извините, а что там за ширмой?

Галина Шелест подошла к стене и отодвинула ширму. На деревянной стене крепилось большое панно – камень, штукатурка.

– Это для тренировки, она переносила сюда эскизы, как уже на стену, как фреску, а потом замазывала, штукатурила. Она бы это потом замазала, это просто эскиз… неудачный.

Катя смотрела на фреску. В центре нарисована тахта – вот эта самая с яркими подушками, а на ней обнаженная девушка с темными кудрявыми волосами. На полу у тахты – труп. Рисунок очень жесткий и натуралистичный, видно было, что горло трупа в крови. В оконном проеме маячила набросанная углем фигура ангела с крыльями – все очень схематично, кроме крыльев и ангельской прически; кудри были выкрашены в желтый цвет и осенены нимбом. Но не это сразу приковывало к себе взор на этой ученической фреске, лишенной четких очертаний.

Из стены за тахтой со скорчившейся на ней голой женской фигуркой выступала другая фигура.

Черная…

Мощная…

Исполненная первобытной силы.

Что-то обезьянье и одновременно до предела хищное.

Из зловещего комикса, из ночного кошмара, из фильма ужасов.

Воображение тут же подсказывало – зубы и когти, клыки и свирепый оскал.

Но ничего этого фреска не хранила в себе – лишь этот черный силуэт. И на том месте, где должно было быть лицо, не нарисовано красками и углем, а процарапано гвоздем – глаза.

Выколотые и одновременно зоркие, следящие из пустых, процарапанных острием на черном лике дырок-отверстий.

Стерегущие и наблюдающие…

– Я не знаю, почему она это нарисовала, – сказала Галина Шелест. – То есть знаю, но не понимаю, как у нее получилось. Так страшно… Это женихи Сарры.

– Что? – переспросила Катя, не в силах оторваться, отвести взор от этой странной фрески.

– Я особо в Библии не сильна, но я ее спросила. Это из книги Товита – женихи Сарры. Некую Сарру семь раз выдавали замуж, но каждый раз демон убивал ее жениха на пороге спальни. И потом бог внял ее мольбам и послал ей ангела в качестве жениха и защитника. Видите ли, Маша видела некую связь этой истории со своей историей. Я вам говорила – ее первая любовь к этому вашему следователю из прокуратуры оставила в ней такой шрам, а смерть Павлика за день до свадьбы нанесла еще одну рану. Девочка проводила параллели. Говорят, Библия дает ответы на многие вопросы, если не на все, надо только уметь читать Библию.

– Это Маша так говорила?

– Да, она.

– И давно? А может, это слова отца Лаврентия?

– Скорее всего, так и есть. И этот ее интерес к библейским историям. И заказы на фрески в церкви.

– Эту фреску ей тоже заказали?

– Нет, это свободный сюжет. Отец Лаврентий заказал две фрески только на тему Рождества.

– Вы ее спрашивали об этом рисунке?

– Она говорила, что хочет попробовать свои силы и в комиксах тоже.

– Она называла это комиксом?

– Она сказала, что такие вещи приносят деньги. Я ей ответила – может быть, в Америке, где комиксы популярны, но не у нас.

– А отец Лаврентий, он…

– Господи боже, да он так позитивно на нее влиял. Она возвращалась с этой стройки церковной такая деловая, такая спокойная. Мы так радовались, что она наконец-то обрела интерес к жизни, отвлеклась, занялась работой. Мы так были ему… этому священнику за это благодарны. Мы ведь с отцом так и не смогли найти нужных слов утешения для нее. Что я могла ей сказать – что я люблю ее? Что я готова все сделать для ее счастья – погладить ее белье, приготовить ее любимое рагу из овощей, сырники? Что я мечтала, чтобы они с Павликом подарили мне внука? Это все такая банальность. Она отвечала: «Да, мама, спасибо, мама, мне ничего не нужно, мама». А этот священник взял и сказал ей, что ей будет послан ангел – златокудрый и прекрасный, жених и защитник от зла и горя и всех напастей. Если это и ложь, то ложь во спасение. Так я думала тогда. А сейчас, после того как этот же самый человек явился сюда и заявил, что это он… он убил мою дочь… А я видела тело там, в морге, ее бедное истерзанное тело. Послушайте, вы же только сейчас говорили мне, что хотите во всем разобраться.