— А что, вам трудно найти китайца в Куала-Лумпуре?

— В том-то и дело, что никаких, на взгляд, трудностей. Ну, смотрите сами — в городе живет сто пятнадцать тысяч человек, из которых китайцев почти семьдесят тысяч, включая женщин и детей. Не так уж и много. Если учесть, что все они подлежат регистрации. Рабочие на оловянных шахтах или каучуковых плантациях, пуллеры рикш, даже нищие на улицах — все. И кому нужно ссориться с нами и скрывать, что он вчера дал приют китайцу из Китая, который и в землячестве-то ни в каком не состоит? Одиноких китайцев, как вы знаете, у нас не бывает. В одиночку они не выживают. Ну, тут, конечно, есть такая штука. Нанимается китаец на шахту, забирает аванс и сразу бежит на поезд. Его догоняют и бьют, деньги отбирают. Но таких случаев в те самые дни не было. А поезда за это время, пока он отсиживался в приюте, уже были взяты под наблюдение. Как и улицы, ассоциации, лавки. Великий боже, вся полиция ищет одного китайца, который тут — как ребенок в джунглях. Формально и сейчас ищет. И ведь не нашла.

«Молодец», — сказала я мысленно. Мне начинал нравиться этот человек без лица и имени.

— Просто любопытства ради, — сказала я, — а вот этот ваш пропавший доктор… доктор Оуэн… так и не нашелся?

— Не совсем, — пожал плечами Робинс, — но возможно, что все не настолько уж плохо. Искать труп в джунглях — дело почти бесполезное, поэтому я действовал в другом направлении. Слал телеграммы. Звонил. И, представьте… В Сингапуре был, оказывается, заказан, но не выкуплен билет на имя доктора и миссис Оуэн. В Коломбо, каюта второго класса. Правда, это вот «не выкуплен» меня немножко огорчает. Но все же некоторый оптимизм возникает.

— А он был женат?

— Да как раз нет. Но все же можно себе представить, что появляется некая особа… Не обязательно добродетельная, знаете ли, но сейчас, в дни несчастья, добродетели кругом стало куда меньше, а отчаянных голов сколько угодно. Сбежать от мужа, очередного разорившегося плантатора, к доктору, с ним до Коломбо — а оттуда куда угодно. Вот только никто из плантаторов о побеге жены не заявлял. Впрочем, может и не заявить никогда. Уехала домой, в Англию… А ограбление? Как я уже сказал, Оуэн был не тем человеком, которого кому-то захотелось бы грабить.

— А вы уже спрашивали здешних жителей, не одалживал ли ваш доктор у кого-то денег на дорогу? — поинтересовалась я.

— И еще как спрашивал, — с удовольствием посмотрел на меня инспектор. — И если бы получил хоть какой-то ответ, кроме «нет», то можно было бы даже переквалифицировать это дело как «мошенничество». Но — увы… В общем, как видите, у нас тут есть много более серьезных дел, чем гоняться за подданным какой-то там Китайской республики по всей колонии.

— Любопытства ради — а он, ваш доктор, тоже оставил в доме все нетронутым?

— Ну, там нечего было трогать. Но паспорта и денег не обнаружено, медицинский чемоданчик тоже отсутствует. А что вы им так интересуетесь?

— Наверное, изучаю, как исчезают люди…

А дальше был здешний знаменитый стейк на раскаленной сковороде — инспектору Робинсу бой нес его на укутанных салфеткой и вытянутых вперед руках, над влажно блестевшей золотистой корочкой мяса реяло облако соусного пара. Народ в баре, слыша приближающееся шипение, уважительно расступался.

— Готовится, пока его несут к столу. Я еще не спрашивал вас, госпожа де Соза — как насчет второго ланча? Ах, «карри ми» на Ява-стрит… Хороший выбор. А кусочек вот с этой сковородки?

Я представила себе, как аккуратно беру зубами сочный кусок мяса с его вилки — это ведь должно быть забавно, почему же тогда?.. Что со мной творится, отчего я качаю головой?

Гул в баре не ослабевал. На эстраде, на пару часов раньше обычного, раздались звуки настраиваемых инструментов. А еще и Магда тренькает клавишами, беседуя у края эстрады с барабанщиком — о, только не это! Мне она тут нужна для совсем других дел. Джереми у стойки бара, среди плантаторов… так, Джереми стоя поглощает некий британского вида сэндвич. Точнее, делает это не сам — сэндвич в щель между его усиками и нижней губой просовывает женская рука, вторая же, лодочкой, подставлена под подбородок, для крошек. А что там, кроме руки? Перманент на волосах, обесцвеченных до белого, рост — никакой. Ну, веснушки очень милы. Что-то вроде уменьшенной и ухудшенной копии Магды.

— А кто вот эта женщина? — поинтересовалась я у Робинса.

— Эта? Его жена, — сказал он. — А кто бы еще стал тут…

— А эти люди, в углу, и еще вокруг дивана…

Робинс с интересом взглянул на меня.

— Не сочтете ли невежливым, госпожа де Соза, если я поинтересуюсь, почему вы задали такой вопрос?

— Не сочту. Потому что ваши глаза постоянно делают круги по этой комнате, как прожектор у крейсера, и еще заглядывают в соседнюю залу, где музыка. У вас такой вид, будто вы работаете. И всех видите.

— А вы как думали — в день плантатора, когда у каждого второго в кармане вот такая пачка денег? Моя работа, и Джереми, хотя бы в том, чтобы тут сидеть, так, чтобы нас было видно. Мой коллега Джарвис так же присматривает за Селангор-клубом, и так далее. Плантаторы это знают, и относительно спокойны. Но, видите ли, госпожа де Соза… сегодня какой-то странный день плантатора. Дело в том, что в общем здесь — все обычные подозреваемые, да-да, вот здесь. И они знают, что мы за ними следим. Но, кроме них, еще куча неизвестного мне народа. Как они только вмещаются в такой маленький зал. Откуда? Кто такие?

Я обвела взглядом зал: Магда уже обосновалась на эстраде всерьез, Тони щелкал пальцами, требуя еще виски (и то, и другое — потенциальный кошмар). Что еще тут стоит внимания, кроме толпы у самого бара? Тихие уголки, наверное. Они тоже интересны. Вот за спиной Тони — столик, где в полутьме сидит какой-то светловолосый европеец, с ним местный китаец, а к столику этому продвигается сквозь толпу на странно тонких ногах какой-то юноша, тоже китаец.

И тут Тони, продолжая щелкать пальцами {тщетно, щелканье звучало отовсюду одновременно, бармены фатально не успевали), рассеянно кивнул этому тонконогому юноше, тот тоже кивнул, оба отвернулись друг от друга, и Тони снова погрузился в беседу. Так бывает, когда люди плохо помнят, где же они встречались раньше.

А в дверь входили все новые гости, всех возрастов и рас.

— Что-то происходит, — задумчиво сказал Робинс.

— Что же?

— Ну, с одной стороны, тут действительно исчезают люди. Вот доктор, ваш китаец, и у моих секретных коллег тоже кто-то пропал, как я слышал — не явился на встречу. Но люди и появляются. В последние дни. И очень специфические люди. Причем в немалых количествах. Вы умеете смотреть краем глаза?

— И еще как, — неуверенно ответила я.

— Тогда скосите глаз незаметно к самой стойке бара. Вон тот похожий на молодого быка китаец в лимонном костюме. Его тут не было уже месяца три.

— Бандит, — сказала я, посмотрев уголком глаза на китайца, физиономия которого буквально трескалась от здоровья, а лицо было носатым, гордым и опасным.