Кузьмич осмотрелся, лестничная площадка была пуста. И только он собрался открыть дверной замок родной коммуналки, как за его спиной раздался голос:

– Вот вы где, подлый обманщик!

Кузьмич вздрогнул, выронил ключи и проклял всё на свете.

– Обнадёжили женщину обещаниями, а сами сбежали. Нет! Нет больше героев в нашем Отечестве, – сокрушался голос.

Кузьмич зажмурил глаза, чувствуя щеками и ушами, как вокруг раскаляется воздух.

– Холодильник починить не допросишься. Я ночей не сплю, всё жду руку помощи. И где же эта рука? Где, я спрашиваю, обещанная помощь? – продолжал голос обвинительную речь.

Слесарю захотелось сейчас же, сию же секунду провалиться сквозь землю. Однако желаемого чуда не произошло.

– Наварила давеча холодца, а холодильник-то, холодильник, – запричитал голос. – Бедные, бедные телячьи хвосты и свиные ножки. Видели бы вы, что с ними стало. Убийца!

Кузьмич глубоко глотнул воздуха и, сдерживая пары недавнего возлияния, повернулся. На пороге соседней квартиры, уперев руки в бока и сверкая глазами из-под красной косынки, стояла соседка Вихляева.

– Что молчите?! Нечего сказать в своё оправдание, несчастный!

Слесарь, привалившись к стене, почувствовал какую-то необъяснимую слабость в животе. В голове, вызывая тошноту, крутилось заезженной пластинкой – «кошмар, кошмар, кошмар…» Если бы сейчас, на этом самом месте, его обвинили бы в шпионаже в пользу Гондураса, ему было бы не так стыдно, как за этот чёртов холодильник.

– Умрите! Вы сама жестокость, разбившая моё сердце! – заключила соседка.

– Кузьмич не виноват, – вступился за него Ангел.

– А вы, собственно, кто будете? – не скрывая любопытства, спросила Вихляева.

– Брат мой, – выдохнул Кузьмич, «освежая» лестницу перегаром, – Альбертом зовут.

– Интересно, очень интересно. С каких это пор у вас родственники объявились? Ах, ну да! Видимо, из соседней закусочной, – съязвила Вихляева. И, всмотревшись в Ангела, всплеснула руками: – Неужели это вы – тот самый Альберт, великий физик?

– Ещё какой физик, всем физикам – физик! Даже больше того – чудотворец, – заверил слесарь.

– Как? И вы родственники? – недоумевая, захлопала глазами Вихляева. – Быть этого не может. Ведь гений и злодейство несовместны… – Она перевела взгляд на Кузьмича.

– Что вы, что вы, – запротестовал Ангел, – Кузьмич мой брат и сама благодетель. Что же касается холодильника, то мы его починим.

– Непременно, – закивал головой слесарь. – Лучшим образом, всё будет в полном ажуре.

Дверь в квартиру Вихляевой приоткрылась. Сначала оттуда вырвались звуки головокружительной сороковой симфонии Моцарта. Затем из неё потянуло необыкновенно вкусным ароматом шипящей на сковороде картошкой с румяной корочкой и золотистым лучком, хрустящими душистыми гренками из ржаного хлеба на постном масле. О-о-о, это было нечто! Запах вкуснятины, стелившийся по каменным уступам лестницы, невидимой, но так хорошо пахнущей скатертью-самобранкой, и виртуозное исполнение симфонии, несущейся по подъезду солнечным ветром, вдыхая жизнь в серые стены, проникали во все щели и замочные скважины, заставляя соседей не только из любопытства прикладывать к двери уши, но и носы. И наконец, из квартиры на лестничную площадку, важно ступая, вышел большущий чёрный Ворон.

– Так вот ты какая, белая горячка, – сказал Кузьмич, вытирая рукавом со лба холодный пот, и, проморгавшись, добавил: – Ну, уж не такая она и белая.

– Казимир, голубчик, не устраивай сквозняков и потрудись вернуться домой, простудишься, – обратилась к Ворону Вихляева.

Ворон сверкнул глазом и, оглядев таких непохожих друг на друга родственников, вдруг произнёс:

– П-р-р-р-ивет!

– Однако! – изумился слесарь и, громко икнув, покосился по сторонам. – Пардон, – сказал он и, всматриваясь в странную птицу невероятных размеров, спросил: – Ты кто?

– А ты что, уполномоченный, чтобы допрос устраивать? – возмутился Ворон. – Или любопытства ради?

В голове у Кузьмича в мгновение ока просветлело.

– Упаси господи! – замотал он головой, разгоняя остатки хмеля. – Ради, ради…

– Моцарта любишь? – спросил Ворон.

– Как родного, – ответил Кузьмич.

– А родственник твой?

– Просто обожает! Ни дня без Моцарта!

– Заходи! – сказал Ворон, распахнув дверь крылом.

– Милости просим и вас, Альберт, – пригласила Вихляева.

– Только после вас, – учтиво пропуская вперёд хозяйку, сказал Ангел.

– Вы проходите, проходите. Я присоединюсь чуть позже. Возникли дела, не терпящие отлагательств, – конфузя Ангела, бегающими чёртиками в глазах и улыбкой Джоконды, проговорила Вихляева, и добавила: – Есть, знаете ли, и у нас, у женщин, свои маленькие тайны.

Слесарь, движимый желанием вернуть себе высокое звание героя, засучив рукава, шагнул в квартиру, как на амбразуру. Увлекаемый его рвением и дабы оправдать доверие хозяйки, вслед за ним поспешно переступил порог и Ангел.

– Инструмент и холодильник в ванной комнате, – вдохновила их на подвиг Вихляева.

Местонахождение холодильника в ванной было весьма странным, хотя и не вызывало особого удивления до того момента, пока они воочию не увидели то, что величалась «холодильником».

У Кузьмича, пережившего не одно историческое событие и повидавшего многое в своей тревожной жизни, схожей с легендарным прошлым матроса Железняка, округлились глаза и перехватило дыхание.

Изумление перед мощью технической мысли Вихляевой вызвало у него почти минутный паралич. Что же касается Ангела, то произведённое на него впечатление от мирского чуда-агрегата ограничилось приступом икоты и риторическим вопросом: «Это что – Бастилия?»

Холодильник представлял собой громадный железный сейф, выкрашенный в чёрный цвет, с многочисленными засовами. Он занимал почти всю площадь ванной комнаты, оставляя небольшое пространство для душа с маленьким чугунным корытом. От торчащей из стены водопроводной трубы с медным вентилем внутрь сейфа уходил змеевик от самогонного аппарата. По его спирали пробегала холодная вода и сливалась в трап водостока. Этот-то змеевик и дал течь. Он – капля за каплей – пополнял подставленный под него эмалированный тазик.

Но не Боги горшки обжигают! Вскоре, после недолгого громыхания инструментом, послышались команды слесаря: «Ключ на двадцать четыре… ключ на семнадцать! Тяни… держи… крути!» Команды щедро приправлялись частыми угрозами железному исполину вступить с ним в более близкую связь при помощи кувалды и лома.

После тридцати минут боя железяка сдалась. Победоносно подняв головы, мастер и подмастерье шагнули на кухню.

Первое, что заинтриговало Кузьмича, так это висящая на стене репродукция портрета в золочёной раме. С него на Кузьмича назойливо таращила глаза наглая до тошноты рожа.