Боброк бросил Серпуховскому: «Пора!» Владимир Андреевич поднял меч высоко над головой, закричал на всю дубраву: «Наш час пришел! Дерзайте, други и братья!» Дмитрий Михайлович подхватил: «Вперед! Слава! Слава!» Заглушая шум лютой сечи, в ответ зазвучал боевой клич воинов: «Слава! Слава!..»

Засадный полк устремился на врага…

Федор разил татар ударами длинного меча. Враги набрасывались на него по двое, по трое и тут же падали с разрубленными головами. Сквирчанина ранили в ногу, но он сражался, пока битва не закончилась полным разгромом ордынцев.

С Куликова поля Федора везли в телеге — загноилось раненное ордынской саблей колено. В Коломне, через которую лежал путь победителей домой, раненых приютили сердобольные жители. Долго лечили Федора травами и заговором и в конце концов выходили. В это время как раз набирали в коломенский острог людей, охочих служить на порубежье, туда подался и Федор…

В лесу уже совсем стемнело. Было тихо, лишь изредка в землянку доносились отдаленные голоса разбойников. Митрошка ничем не выказывал своего присутствия — либо задремал, либо, устав ждать, ушел.

— Разговорился я с тобой, — уже спокойнее сказал атаман. — Пора и честь знать. — Подняв с пола опушенный бобровым мехом колпак, тряхнул его о колено, надел на голову. — А теперь слушай, — продолжал он. — Решили мы с молодцами лесными покинуть места тутошние. Завтра уходим. Что с тобой делать — ума не приложу. Хотят удальцы мои расправиться с тобой — дюже насолили острожники лесному люду… А мне ты по душе пришелся, молодец. Спасу тебя. За что — пока сказывать не стану. Нашего ты роду-племени, крестьянского, идем с нами. Ежели не за себя, так за других людишек, малых, неправедно обиженных, заступником станешь.

Федор оторопело замигал глазами, не сразу и уразумел, что чернобородый разбойник предлагает.

Атаман пристально смотрел на пленника, лицо его при свете догорающей свечки казалось хищным.

— Чего молчишь? Сказывай: по душе тебе такое?

Федор разозлился:

— Купцов убивать зовешь, атаман?

— Вишь, купца пожалел! — едко усмехнулся Гордей. — Не об том я с тобой разговор вести хотел.

Когда Гордей шел к пленнику, то надеялся выпытать что-либо о том, кто предупредил сына боярского Валуева. Однако разговора не получилось. Поняв это, процедил сквозь зубы:

— Видать, княжьи объедки по душе тебе больше! — Резким движением подхватил свечу, которая тут же замигала, и направился к выходу.

«Теперь тать непременно со мной расправится!» — со злостью подумал пленник.

— Митрошка! — громко позвал атаман на пороге землянки. Ему никто не ответил. Гордей выругался, прикрыл скрипнувшую на ржавых петлях дверь. С лязгом задвинул засов. Сделал несколько шагов от землянки и вдруг со стороны разбойного стана услышал возбужденные крики:

— Гордей! Гордей! Где ты? Не видали атамана?!

— Что там случилось? — громко отозвался тот.

— Ну и дела, Гордей! — воскликнул кто-то в нескольких шагах от землянки. — Только прибежал из Серпухова Корень. Такое там делается — страх! В городе татар сила несметная! Мелеха и Базыку убили, Епишка делся неведомо куды! Один Митька едва ноги унес; он про то и рассказал.

— Набег, что ли?

— Ежели б набег. Сказывает Корень: вся Орда поднялась!..

Федора словно горячечной волной окатило, в голове замутилось. Бросившись к двери, исступленно заколотил по ней изо всех сил кулаками.

Федор долго стоял у запертой двери землянки. Побег, мечтой о котором он жил все дни плена, казался теперь ненужным. Даже если Коломна не захвачена врагами и он доберется туда, что ждет его там?..

«По моей вине не упреждены в остроге, а может, в Москве самой, про ордынский набег…» — казнил себя порубежник.

Всю следующую ночь Федор, не сомкнув глаз, проворочался с боку на бок, так ни на что и не решившись. Утром, когда ему принесли поесть, Федор даже не взглянул на еду, но про себя удивился: не думал, что после вчерашнего разговора с атаманом кормить станут. И совсем уж озадачило его то, что впервые в землянку пришел с едой не Клепа, а Митрошка. Словоохотливый лесовичок попытался завести с Федором разговор, однако тот, рассеянно слушая его россказни, думал о своем и не отвечал. Митрошка надулся, хлопнув дверью, вышел из землянки, но привычного лязга засова пленник на сей раз почему-то не услышал.

«Забыл, видно, тать! — решил Федор. Поднялся, подошел к двери, толкнул ее. — Открылась!.. — Оторопело смотрел вслед удалявшемуся лесовику; замер у порога. — Не доглядел Митрошка? А может, с умыслом? Как только уходить стану, они набросятся и порешат меня… — строил догадки пленник. Но тут же усомнился: — А пошто сие атаману? Мог управиться со мной и на болоте, и в ихнем стане. Ладно, дождусь вечера…»

Митрошка появился в землянке, когда уже совсем стемнело. Пришел без еды, увидав, что Федор не ушел, удивленно хмыкнул и, молча постояв на пороге, покинул жилище пленника. Теперь уже тот не сомневался: ему позволяли уйти!.. И не крадучись, опасаясь погони, а днем, чтобы он не блуждал по ночному лесу. И причиной тому — набег ордынский!..

Сжимая в руке нож, Федор, перекрестившись, вышел из землянки. Огляделся. Вблизи никого не было. Разбойники сидели в отдалении у костра и негромко разговаривали. Лишь изредка они повышали голос, и тогда до пленника доносились отдельные слова, а то и фразы.

«А песен не орут, как обычно. Не иначе их тоже за душу взял набег вражеский, — с удивлением думал Федор, а в его сердце снова закралась горечь. — Может, где-то недалеко ордынцы убивают и гонят в полон люд православный. Спаси их, Господи!..»

Еще на пороге Федор почувствовал сильный запах дыма, в голове мелькнуло: «Вишь как гарью несет с пожарищ! — Вышел на поляну, взглянул на небо. С трех сторон оно светилось багровыми отблесками огня, бушующего на земле… — Где же Коломна? — По тускло мигающим в дымном мареве звездам определил: — Там горит. Но все ж надо туда подаваться. А может, на Москву — там с полночной стороны вроде не видать пожара?..»

Порубежник не знал, на что решиться. Зашел в землянку, взял завернутые в тряпицу сухари и снова заколебался… Он так и не ушел в ту ночь. Спал беспокойно, просыпался, с нетерпением ждал рассвета. Хоть и считал Митрошку лесным скоморохом, а в душе надеялся: «Может, еще что про набег от него проведаю?..»

Будь косоглазый лесовичок повнимательнее, он бы сразу заметил, в каком смятении находится их пленник, как настороженно следит за каждым его движением. Но теперь уже Митрошка заважничал — отмалчивался или, подражая Епишке, цедил слова сквозь зубы. Когда он вышел из землянки, Федор, присев на дубовую колоду, подпер голову рукой и снова надолго задумался…

Впервые после того, как поступил на ратную службу, он был предоставлен самому себе, раньше всегда были рядом начальные люди и другие воины. Вот разве только на реке Пьяне, когда, отбившись от ордынцев, остался один. Но тогда он не колебался: надо скакать к своим! А теперь на что решиться?..