В Коломну ему пути нет, хоть с той стороны и не так горит, как на закате и полдне; ежели он даже туда доберется, что скажет? Не по своей-то воле надо ж было попасть в руки душегубцев, но не предупредил ведь он острожного воеводу. До Москвы далеко. Был бы он на коне да с мечом, дело другое, может, и проскочил бы ордынцев. Выходит, одно остается: пристать к лесным татям, как атаман звал. Пойти с разбойной ватажкой, а после сбежать и податься к своим в Верею. Может, еще ждет его Галька, да и родителей, сестру и брата, может, увидит.

Утром Гордей снова собрал на лесной поляне своих сподвижников. Обвел их сумрачным взглядом, хмуро сказал:

— Вот так, молодцы, судачили мы, спорили, чуть не передрались, а выходит, не можно идти нам в Рязанщину, видать, оттоль пригнали ордынцы. Что делать станем?

Лесовики молчали.

— Куда ж идти туда, ежли так! — громко вздохнул Митька Корень. — А страшенные ж они, ордынцы. Я их, оружных-то, раньше не видел никогда.

— А что в мамайщину делал? — бросил Ванька-кашевар и, задорно блеснув голубыми глазами, добавил с насмешкой: — Там бы уж нагляделся!

— Неужто ни одного оружного не видел? — в свою очередь удивился Митрошка.

— Говорю, не видел, чего пристали?! Я с Переславля, а туда сколько уж годов Орда не набегала. Старики токмо про набеги сказывали.

— Ладно, молодцы, будет вам! — перебил их вожак. — Не по делу завели спор. Я мыслю, все одно неча тут сидеть, уходить надо. Пойдем на другие земли, может, в Верховские княжества. Там тоже есть где разгуляться, за кого заступиться.

— Так в тех же местах литвины, — стал возражать кто-то из лесовиков.

— Знаю! Драбы великого князя Литовского Ольгерда и впрямь земли те давно уже повоевали. Как на Днепре и Припяти, повсюду на Оке мытниц множество понастроили…

— Вот я и говорю.

— А ты не перебивай! — Гордей метнул на того сердитый взгляд и продолжал: — Мало что мытниц понаставили и людям версты без мыта проехать не дают, еще и податями великими сирот и горожан обложили. Все время меж нашими и литвинами размирье. Бегут люди в леса, в ватаги собираются. А нам это на выгоду, потому как станут они приставать к нашей станице. Мы снова в силу быстро войдем.

— В верховские земли, так в верховские! — беспечно махнул рукой Ванька-кашевар.

Остальные не возражали, им было все равно, куда поведет их атаман.

Гордей, как и прочие лесовики, оторванные от окружающего мира, даже не подозревал, что полчища Тохтамыша обогнули земли великого княжества Рязанского, вошли в верховские земли и двигались через Мценск, Белев, Калугу на Москву.

— А что острожник, так и не ушел? — поинтересовался Рудак.

— Не ушел! — буркнул Гордей…

Под вечер дверь землянки, в которой по-прежнему находился пленник, отворилась. На пороге появился атаман. Не торопясь завести разговор, уставился на порубежника. Федор не отвел взгляда. Так и стояли они, в упор смотря друг на друга. Наконец чернобородый, широко усмехнувшись всем лицом, спросил:

— Что, Федор Данилов, так ты и не ушел. Видать, не инак передумал? А? Пойдешь с нами на земли верховские?

Порубежник облизнул пересохшие губы, сердце забилось чаще… «Мне такое по дороге! Пойду с душегубцами до Серпухова. А там подамся к своим в Верею!» — мелькнуло у него в голове, и он решительно произнес:

— Деваться мне некуда, атаман, пойду!

Земля под копытами коня осела, стала проваливаться. Василько рванул узду, поднял жеребца на дыбы, бросил в сторону. Холодный пот прошиб всего: «Еще миг — и быть ему в балке!..»

Порубежник понесся вдоль оврага. Расстояние между ним и татарами сократилось. Над головой со свистом пролетело несколько стрел, усилился настигающий топот погони. Овраг уводил Василька все дальше от леса. Наконец он миновал его. Но впереди лежала новая преграда. Под копытами коня захлюпала болотная вода, блеснув в пробившихся сквозь туман солнечных лучах, разлетелись брызги. Пришлось опять свернуть в сторону. Понукаемый всадником, жеребец ускорял бег. Преследователи отстали, их уже едва было видно, хотя туман стал рассеиваться. Доскакав до опушки леса, Василько вздохнул с облегчением: «Ушел-таки от басурман! — Погладил коня по лохматой гриве: — Добрый мой Воронок, и на сей раз меня спас».

Порубежник углубился в лес. Он рассчитывал, что быстро доберется к берегу Упы, но солнце уже перевалило за полдень, а впереди по-прежнему простирались глухие лесные дебри. Густые заросли орешника и волчьего лыка заставили его спешиться и вести коня в поводу. Где удавалось, обходил буйно разросшийся кустарник, а где и прорубал дорогу мечом. Стало смеркаться, а к реке он так и не вышел.

Перепрыгивая с ветки на ветку, над его головой проносились белки. То и дело из кустов выскакивали зайцы и косули. Неторопливой рысцой прошел лось. Поняв, что заблудился в незнакомых местах, Василько решил возвращаться…

«Дойду до степи, а там будет видно…» И он повернул обратно.

С прошлого вечера порубежник ничего не ел и теперь едва держался на ногах. Можно было бы подстрелить какую-нибудь дичь, но уже совсем стемнело — зверье и птицы укрылись на ночлег. Несколько раз Василько падал — то зацепится за стелющиеся по земле ветки, то споткнется о поваленное дерево… Но снова поднимался и шел, словно одержимый, пока наконец не вышел к заветной реке.

Было уже за полночь. Василько повалился на мокрую траву и долго лежал не двигаясь. Потом заставил себя встать, расседлал Воронка и привязал к дереву. «Добро, хоть до Упы добрался, — подумал он. — А в ночи все одно не стоит перебираться на другой берег…» С этой мыслью и заснул. Спал беспокойно: слышал сквозь дремоту фырканье коня, уханье филина, отдаленный волчий вой.

Утром подстрелил глухаря, развел костер — трут и огниво всегда были при нем в мешке, который висел на поясе. Зажарив, съел птицу, попил речной воды и стал готовиться к переправе. Связав в узел одежду и сапоги, укрепил его на голове и поплыл к противоположному берегу. Рядом следовал нагруженный оружием и доспехами Воронок. Они были уже близки к цели, когда на оставленном ими берегу неожиданно появились враги. Вмиг сорвали с плеч луки, несколько стрел упали неподалеку от Василька. Но река в этом месте была довольно широка, и вскоре стрелы уже перестали долетать до порубежника. Несколько ордынцев кинулись было в воду, но, повинуясь зычному окрику онбасы-десятника, вернулись на берег.

Василько выбрался из реки, быстро оделся и стал ждать, пока подплывет Воронок.

«Больно нагрузил бедолагу!» — подумал он, увидев, с каким трудом конь борется с течением. Чтобы подбодрить его, громко свистнул. Воронок подплыл к берегу, стал на ноги, шатаясь, сделал шаг, другой… и вдруг рухнул на колени и повалился на бок. Василько подбежал, приподнял его голову над покрасневшей водой — в ухе Воронка торчала черноперая стрела. Изо рта коня с шумом вырвался воздух, зрачки глаз замерли, остекленели.