– Какой кошмар, – сказал Переплет. – Так она все-таки оказалась гипсовой!

– Именно! – прищелкнул языком Никитин. – Такой конфуз, знаете ли! Алкогольный психоз – раньше бы ему это стоило карьеры, а теперь можно оформить, как выражение гражданской позиции! Жалко, что вы отключились раньше, пить совсем не умеете, батенька, а это вам там ой как пригодится, в этой сибирской глуши. Может, все-таки скажете старику, что там у вас затевается? Я ведь знаю ваше поколение – вы не из этих, что за туманами и за запахом тайги едут, это уже все в прошлом. Значит, есть там что-то интересное. Может, возьмете старика в долю?! Я вам доверюсь, Александр, я ведь, как и все мы, не хочу остаться за бортом. Всегда лучше подстраховаться! Видите, я перед вами, как на духу, – хлопнул он себя по колену и замолчал, ожидая ответной откровенности.

Переплет вздохнул. Очень хотелось подремать еще немного. Шторы в комнате были задернуты, но свет, даже такой неяркий, все равно резал глаза. «Убрался бы ты, Никитин, подобру-поздорову!» – подумал он про себя.

– Поговорим позднее, – сказал он, решив, что постарается больше не встречаться с Никитиным до самого отъезда.

Тот кивнул и почти мгновенно исчез. Акентьев закрыл глаза. И тут же почувствовал движение рядом с собой. Рядом с постелью стояла Ксения. Нет, Ангелина. Переплет затряс головой.

– Откуда ты? Ты пряталась? – спросил он недоуменно.

– Нет, здесь еще одна дверь, – она показала куда-то за шкаф.

На Ксении-Ангелине были только трусики. Переплет понял, что между ними что-то было ночью, но что именно – никак не мог вспомнить. Это было обидно и странно – раньше ему удавалось сохранять рассудок и память даже после долгой попойки. «Должно быть, старею», – подумал он. Он вдруг вспомнил, что вчера воображал себя каким-то божеством, спустившимся, чтобы оплодотворить… Черт?! Акентьев взглянул с подозрением на свою спутницу.

– Не беспокойтесь, Александр Владимирович! Не беспокойтесь ни о чем! – сказала она, и он почему-то опять ей поверил.

В голове мелькали какие-то африканские боги с черными, как эбеновое дерево, телами, гибкие пантеры, скользящие по лианам. «Вуду», – вспомнилось странное слово. Вуду-шмуду, а факт налицо – вчера произошло что-то необычное. Впрочем, ему не привыкать.

– Чем ты меня вчера напоила?! – спросил он.

Ангелина усмехнулась.

– Разве тебе было плохо?

Акентьев задумался. Он и рад был бы сказать, что хорошо, да вот только не помнил ничего, кроме маленьких тварей, заполонивших столовую. Но ведь это был лишь кошмар. Впрочем, похмелья не было, а это уже немаловажно. «Откуда она взялась?» – думал он, глядя на то, как Ангелина медленно одевается. Слишком медленно, словно ожидает чего-то. Переплет почувствовал желание.

Кажется, снадобье продолжало действовать.

Спустя два дня он закончил здесь все свои дела. Осталось попрощаться с Ленинградом. Ненадолго, так ему обещали. Бродил, как волк, по полупустой квартире, где все вещи, напоминавшие о Дине и ребенке, он вынес на помойку с каким-то особенным сладострастным чувством. Вендетта! И первым делом был ликвидирован ненавист-ный Акентьеву портрет тестя. Переплет никогда не забывал о том, что согласие на брак вырвали у него под угрозой отправки в Афганистан, как и о том, что Дина просто надула его и Орлова со своей беременностью.

Но, может быть, так и должно было случиться? Все, что происходило до сих пор в жизни Переплета, было звеньями одной цепочки.

«Дело в принципе», – объяснял портрету Акентьев, снимая его со стены.

Выбрасывать тестя на помойку было все же как-то неудобно. Страх, который таится, видимо, у каждого советского человека где-то в подкорке, не давал это сделать. А вдруг портрет найдет кто-нибудь, пойдет слушок, дойдет окольными путями – как именно, трудно представить, да и не нужно – дойдет до исполкома, и получится нехорошая история. Может, облить картину кислотой, как несчастную «Данаю», или разрезать на клочки, на кусочки, на тряпочки? Вопрос этот всерьез занимал Переплета, который чувствовал, что от свалившегося нежданно-негаданно счастья у него едет крыша, но ничего с этим не мог поделать.

Теперь был ясен смысл его коротких странных видений с пылающей яхтой. Они говорили о грядущем избавлении. Он ясно представлял тело Дины, вытащенное из воды спасателями – ужасные обгорелые останки. Лучше бы она исчезла без следа, вслед за дочерью, меньше было бы хлопот. Александр уже вычеркнул эту страницу из своей жизни, и его раздражала необходимость встречи тела, похорон, раздражали все те неизбежные хлопоты, которые возникают, когда советский гражданин умирает за пределами родины.

Он отпраздновал – именно так, иначе слова не подобрать, – кончину жены бутылкой превосходного коньяка. Вечер был просто великолепен. Только Дрюня его подпортил – пришел с искренними соболезнованиями, а соболезнования в таких случаях всегда подчеркнуто искренние, словно приносящий их признает, что способен и на другие. Переплет попытался объяснить это Григорьеву, но тот ничего не понял. Как обычно.

Акентьев был рад, что коньяку осталась немного. Поить Дрюню таким изысканным напитком было все равно, что кормить свинью апельсинами. Кроме того, комсомолец и так принес с собой все, что было нужно для пьянки. В ответ Переплет презентовал ему портрет маршала Орлова, извиняясь за отсутствие соответствующей упаковки и голубой ленточки.

– Ух, ты, – восхитился Дрюня, не вникая в суть подарка и не обращая внимания на то, кто изображен на портрете. – Это по-царски, Сашок! Постер в нехилой рамке!

Портрет поставили пока в прихожую, а его новый владелец осматривал квартиру Акентьевых.

– Брезгуете нами, барин! – юродствовал комсомольский вожак. – В хоромах живете, с золота едите, простых людей к себе на порог не пускаете!

Сам Дрюня вложил всю имевшуюся наличность в какое-то сомнительное предприятие и теперь ждал у моря погоды. «Дураки, кругом одни дураки, – думал Акентьев, выслушивая его бесхитростную исповедь. – Взять бы вас всех и отправить к чертям, в преисподнюю, вслед за Диной». Впрочем, как раз Дрюня вместе со своей шальной компанией останется здесь, а вот Переплету предстоит отправиться в путь, так что эта попойка была одновременно и проводами.

В сейфе, вмонтированном еще при въезде в стену акентьевского кабинета, лежали все необходимые документы, включая авиабилет в сибирскую тайгу. Дрюня не верил в серьезность его намерений, пришлось открывать сейф и доставать этот самый билет.

– Сейчас напьемся до нудной… нужной кондиции! – засмеялся Дрюня. – И в Москву, то бишь в Сибирь, полечу я! Как в той кине!

– Этого еще не хватало! – Акентьев запер сейф на ключ.

* * *

Серые волны лизали гранитные берега. Туман полз волнистыми тигриными полосами. Темза утром выглядела очень мрачно. Глядя на нее, Наташа вспоминала Неву – тот же бесконечный бег волн через мегаполис. Эти два города были неуловимо похожи, но ни тот, ни другой не стали для нее своими.