Но она привыкла к Лондону, к его ритму, к его людям. Привыкла к Англии. Так приобретается новая родина, постепенно въедается в кровь и в душу, несмотря на первоначальный антагонизм. Жизнь в Англии в чем-то оказалась сложнее, чем она думала, в чем-то проще. С отъездом Джейн, внезапным и суетливым, Наташа снова оказалась в одиночестве. Других друзей – настоящих друзей – у нее здесь не было. Знакомствами Наташа обзаводилась медленно и, как сказал бы Марков – «со скрипом». Английский знала неплохо, и языковой барьер был, пожалуй, меньшим из препятствий, с которыми ей пришлось столкнуться.

Гуляла по Лондону и даже позволяла себе время от времени полакомиться мороженым. Мороженое было здесь другим – она с трудом отыскала среди многочисленных сортов тот, что был ближе всего к отечественному пломбиру, тому, что по двадцать копеек за бумажный стаканчик. Впрочем, ко всему привыкаешь.

Наконец-то британские власти перестали подозревать в ней коммунистического агента, подосланного могущественным кей-джи-би. Теперь Наташа хорошо знала, с чем столкнулась в свое время Джейн Болтон в России. Но для Джейн все это являлось частью ее работы, она была готова ко всему, а вот Наташа чувствовала себя униженной.

Обязательную туристическую программу она выполнила полностью – Британский музей и Национальная галерея, Вестминстерское аббатство, собор Святого Петра с его Галереей Шепота – Наташа, по-советски недоверчивая, проверила лично этот фокус с шепотом. Работает! Ну и Музей мадам Тюссо, и еще Бейкер-стрит – в общем-то, аттракцион для туристов, но сделано с любовью и чертовски тщательно. В конце концов, разве квартиры-музеи Пушкина, Тургенева и иже с ними не представляют собой такие же мистификации? Вот только отсутствие среди фотографий актеров, игравших Холмса, снимка Ливанова Наташу покоробило. Оказалось, что фотографии в музей присылают либо поклонники, либо киностудии. «Ну и черт с вами», – подумала Наташа, не простившая англичанам такой постановки вопроса.

Иногда ее узнавали на улице, но редко. Реже, чем она думала, после всех этих крикливых публикаций в английской прессе. Просто историю ее побега быстро затмил какой-то скандал в мире шоу-бизнеса. Один раз у нее попросили автограф два охламона хиппового вида, причем даже не британцы – она уловила французскую речь.

Наташа расписалась на протянутой ей книжке. Книжка, как она успела заметить, не имела никакого отношения ни к ней, ни к России, ни к спорту. Это было издание Шекспира – «Гамлет». Наташа никогда особенно не интересовалась великим классиком – период, когда она усердно штудировала литературу, чтобы не казаться белой вороной среди нового питерского окружения, остался далеко в прошлом. Времени не хватало на литературу.

А может, сказывалось воспитание – плебейское, как однажды в сердцах сказал ей Курбатов. Наташа ничего не ответила на это, но запомнила. Можно было подумать, что сам он родом из князей! Впрочем, препираться по этому поводу не имело никакого смысла.

Может, и была в этих словах сермяжная правда? Хотя бы книги – Иволгин всегда находил время, а у нее не было никакого желания браться за чтение. Потом как-нибудь. Когда потом, лучше не задумываться. Так или иначе, она расписалась на «Гамлете» – еще один абсурдный на ее взгляд штришок к общей картине.

Ей очень хотелось выбраться за пределы Лондона. Но времени не было – Курбатов, неплохо, надо отдать ему должное, ориентировавшийся в реалиях «буржуйской» жизни, заявил, что нужно ковать железо пока горячо. Наташа соглашалась – у нее было впечатление, будто она, в самом деле, находится между молотом и наковальней.

На первых порах он пытался внедрить ее в среду русских эмигрантов – как она догадывалась, не потому, что он беспокоился о ее досуге. Просто не хотел «нянчиться» с ней в Лондоне. Это «нянчиться», оброненное в момент раздражения, показалось ей оскорбительным, но жаловаться на это Курбатову было просто смешно. Да и «внедрить» Наташу в эмигрантскую среду оказалось не так-то просто.

С теми эмигрантами, что когда-то, в двадцатые годы, спешно садились на пароходы, спасаясь от приближавшейся Красной Армии, Наташе Забуге не суждено было даже пообщаться. В их узкий круг ей и Егору Курбатову ходу не было. Впрочем, Курбатова они и не интересовали. Как человек деятельный, он искал тех, кто поможет ему как можно скорее адаптироваться в Соединенном Королевстве. Тем более, что его прибытие сюда было омрачено всяческими подозрениями.

Добропорядочные английские чиновники считали Курбатова едва ли не мафиози. Ах, если бы Егор был мафиози, разве покинул бы он Совет-ский Союз? Нет, вольготно бы жилось мафиози Курбатову в Советском Союзе эпохи застоя! Цивилизованное британское общество, однако, этого не понимало и открывать объятия новоиспеченному «мистеру» Курбатову не торопилось. Впрочем, Курбатов не был бы Курбатовым, если бы опустил руки, и его неиссякаемый оптимизм, деньги и упрямство, наконец, начали приносить плоды.

С началом же перестройки в нем неожиданно оказались заинтересованы очень многие люди и здесь, в Англии, и там, в далекой России. И те, и другие нуждались в надежном посреднике, имеющем связи в обеих странах. Именно таким редким человеком и был теперь Егор!

Новые апартаменты Курбатов снял такие огромные, что можно было провести день, не сталкиваясь с ним. Впрочем, дома его чаще всего теперь не было. Все-то ты в делах, великий государь! – кривилась Наташа перед зеркалом. Фу, какая мерзкая гримаска! Старалась не злиться лишний раз, от злости морщины появляются. Ее уже беспокоят морщины! Курсы терапии, солярии, массаж – все это призвано было отодвинуть процесс старения. Она не хотела, боялась думать о старости.

И диета. Никаких бифштексов, никаких котлет.

Странно, но пресловутая ностальгия, которая как ей казалось, никогда не будет мучить ее, здоровую и не предрасположенную к рефлексиям, давала о себе знать все сильнее. Ностальгия сплеталась с воспоминаниями о дочери, и эти мысли рождали дикую, почти звериную тоску, прятать которую было все труднее и труднее.

Она должна быть всегда веселой. Должна улыбаться. Она спаслась из лап ужасного русского медведя, а значит, по определению должна быть счастлива. А она тосковала и вспоминала родной дом. Не свои победы в Союзе, и не Ленинград, а таежный поселок с локаторами и солдатами, лес с его почти мифическим амурским тигром… Не осталось волшебства. Все двери открыты, все ответы получены.

Мир по-прежнему был далеко, где-то там, за стенами, и хоть близко, да от нее далеко. И доступен он только свободным людям, а она по-прежнему несвободна. И еще с недавних пор появилось дурное предчувствие. Что-то должно произойти.

Ее рацион был тщательно сбалансирован, но это не избавляло ее от периодически накатывающей депрессии. Возможно, просто не хватало каких-нибудь проклятых витаминов. А Курбатов эти депрессии считал блажью и капризом. Полагал, что все уже пережито. Откупался подарками. Предложил обратиться к психоаналитику. Наташа испугалась психоаналитика так, словно Курбатов собирался отправить ее в психушку.

Тот злился – пора бы понять, что здесь психоанализ обычное и даже модное дело еще со времен Фрейда. Тем не менее, Наташа изливать душу перед каким-то неизвестным ей доктором не собиралась. Не верила в психоанализ и Фрейда.