Агнесс любила детей и давно уже воображала, как будет учить французскому двух розовощеких близняшек. Порою в ее мечты захаживал их родитель. То был представительный вдовец, неравнодушный к бедным учительницам. Но, по небрежному взмаху чьей-то руки, и близняшки, и их отец во фраке вдруг развеялись, как туман на солнцепеке. Так же нечестно!

— И что же со мной станется? — Агнесс поерзала на стуле.

— Замуж тебя выдам, — утешил ее благодетель. — Подберу тебе супруга на свой вкус — человека трезвого образа жизни, солидного, с капиталом.

— Но у меня нет приданого! — воскликнула Агнесс так отчаянно, как если бы дядюшкин кандидат уже преклонял перед ней колено. Громко пыхтя и поблескивая лысиной.

Мистер Линден пододвинул стул и присел напротив племянницы. Сидел он так прямо, словно спинка стула была утыкана гвоздями.

— Приданое — не более чем приятный довесок, — дружелюбно пояснил он. — Главные же добродетели жены — трудолюбие и скромность. Ибо сказано в Писании: «Кто найдет добродетельную жену? Цена ее выше жемчугов. Она встает еще ночью и раздает пищу в доме своем и урочное служанкам своим. От плодов рук своих насаждает виноградник».

— Это в Библии так написано? — ужаснулась Агнесс. Она весьма смутно представляла, как насаждать виноградник.

— В Притчах Соломона. Разве ты не читала Ветхий Завет?

— Вообще-то… вообще-то нет, сэр, — упавшим голосом ответила девушка.

Ветхий Завет не входил в круг чтения пансионерок мадам Деверо. Директриса, уже умудренная опытом, опасалась, что после ознакомления с ним девицы начнут задавать неудобные вопросы. Например, кто такие содомиты. Или чем занимался Онан в шатре нелюбимой жены.

— Зато я читала Новый Завет. И еще «Книгу общей молитвы». Она мне… много раз пригождалась!

— Незнание Священного Писания есть тяжкий грех, — не сдавался священник. — Твоя душа пребывает в опасности. Вообрази, что в следующий миг ты умрешь.

— С какой же это стати? — возмутилась Агнесс, которой претила такая мысль. — Я отлично себя чувствую.

— А ты вообрази, дитя мое. Вот умерла ты и предстала пред райскими вратами. Святой Петр спрашивает «А ну-ка, мисс Тревельян, поведайте мне, что говорится в стихе таком-то из книги Еноха». И что же ты ответишь?

— Я попрошу подсказку.

— И он прельстится твоей улыбкой и распахнет врата — так по-твоему?

— Можно хотя бы попробовать.

Пастор посмотрел на нее несколько раздраженно, но вместе с тем сочувственно, словно в ее глазах уже отражались всполохи адского пламени.

— Что ж, я готов списать твой ответ на полное незнание жизни, и обещаю не судить по нему о твоем уме. В реальном мире — это пространство за пределами твоего пансиона, — тут он даже привстал, ибо не привык проповедовать сидя, — так вот, в реальном мире, Агнесс, все не так радужно, как тебе представляется. Есть люди, с которыми нельзя договориться. Есть проступки, которым нет прощения. Есть, наконец, долг и обязательства, от которых не отшутишься. А улыбка и пара ласковых слов, в конечном счете, ничего не решают. Иногда нужно бить самому, иногда смиренно принимать наказание. Ты все поняла, дитя мое?

— Да, сэр.

— В таком случае, я тебя переубедил.

— Нет, сэр, — без колебаний ответила девушка.

Самодовольная улыбка уже шевелилась в уголках его рта, но вот губы вновь сжались в тонкую линию.

— Ах, вот оно как, — процедил пастор, поглаживая свой белый шейный платок. — Тогда поспорь со мной. Приведи аргументы.

Как же, станет она с ним спорить, смекнула Агнесс. Проще дискутировать с китайцем или с кем-то еще, чей язык она не знает. На каждое ее слово пастор приведет три цитаты из пророков.

Кроме того, где же это видано — чтобы выпускница пансиона оказалась права, а священник ошибался? Как тут вообще спорить? Ей — с ним!

— Почтение к вашему статусу и память о благодеяниях, кои вы мне оказали, сэр, не позволяют мне возражать вам, — протараторила она, склоняя голову.

— Премного благодарен. Однако почтения к моему статусу недостаточно, чтобы ты приняла мои слова на веру. Так ведь? А риторике, как я погляжу, барышень не учат. Поспорить со мной ты тоже не можешь. Превосходно! Я рад, что под моей крышей поселилась упрямица, которая не умеет ни думать, ни подчиняться.

Слова прозвучали, как стук судейского молотка.

— Посмотрим, чему же ты научились в своем пансионе. Придется тебя проэкзаменовать.

— Прямо сейчас? — встрепенулась Агнесс, поникшая в ожидании приговора. — А по какому предмету? Если по географии, то можно я повторю колонии…

— По домоводству, дитя мое. По тому единственному, что пригодится тебе в жизни.

Он взял с каминной полки колокольчик, и в гостиную немедля ворвалась горничная. То ли пастор так вышколил слуг, что те появлялись до звонка, то ли юная особа давно уже стояла под дверью, приложив ухо к замочной скважине.

— Сьюзен, позови миссис Крэгмор, Дженни и Диггори, — приказал пастор.

Не успела Агнесс и глазом моргнуть, как весь штат был в сборе. Версия с дверью подтвердилась. Значит, слуги уже осведомлены, какого низкого мнения хозяин о своей племяннице. Гостья покраснела так густо и жарко, что вот-вот и вспыхнут кончики волос.

Между тем пастор обратился к пожилой особе в темно-зеленом платье и белом воздушном чепце.

— Миссис Крэгмор, будьте так добры передать связку ключей моей племяннице. Сегодня мисс Агнесс будет за экономку.

Не утруждая себя книксеном, дородная старуха протянула ей связку ключей всех размеров и оттенков ржавчины. Любой взломщик восхитился бы таким набором.

— Твоя задача, Агнесс, проследить за уборкой дома. Изволь отдать распоряжения слугам. Покуда ты им не прикажешь, сами они пальцем не пошевелят. Надеюсь, я выражаюсь недвусмысленно? Никто из вас пылинки не смеет смахнуть без прямого приказа мисс Агнесс!

— Да, сэр, — отвечали слуги в разнобой, а одна из горничных хихикнула, прикрывая рот кромкой передника.

— К концу дня ты должна привести в порядок каждую комнату. За исключением моего кабинета, разумеется.

— А его — завтра?

— А его — никогда. Это единственная комната, где ноги твоей быть не должно. Если я тебе понадоблюсь, постучишься и подождешь ответа.

— Хорошо, сэр.

— Если ты там побываешь, я об этом все равно узнаю, — не успокаивался пастор. — Как — неважно, но узнаю. Даже думать об этом не смей.

— Хорошо, сэр.

«Не ходи в мой кабинет! Да не больно-то мне и хочется», — дулась Агнесс, поднимаясь на второй этаж вслед за Диггори. Что у него там, пещера Али-бабы? Да ее туда силком не затащишь. Много она ли она потеряет, если не увидит собрание сочинений Тертуллиана?