Бельке и Иммельман были награждены орденом Славы после того, как сбили свой восьмой самолет. Я вдвое превысил это число. Было очень любопытно, что теперь со мной будет. Ходили слухи, что мне поручат командовать эскадрильей истребителей.

В один прекрасный день пришла телеграмма, гласившая: «Лейтенант фон Рихтхофен назначается командиром 11-й эскадрильи истребителей».

Надо сказать, я был раздражен. Я так привык к своим товарищам из эскадрильи Бельке, а теперь придется начинать все заново с новыми людьми. Это было ужасно досадно. Кроме того, я предпочел бы этому назначению орден Славы.

Спустя два дня, когда мы с приятелями из эскадрильи Бельке собрались по-дружески отметить мое назначение, пришла телеграмма из Генштаба. В ней сообщалось, что его величество милостиво удостоил меня ордена Славы. Радость моя была огромна! Это было как бальзам на мою рану.

Я даже не представлял себе, как это здорово – командовать эскадрильей. Мне и не снилось, что когда-нибудь будет эскадрилья фон Рихтхофена.

Мне пришла в голову идея перекрасить мою «упаковку» в ярко-красный цвет. В результате все стали узнавать мою красную птицу, в том числе противники.

Во время боя на совершенно другом участке фронта мне посчастливилось стрелять в двухместный «виккерс», который занимался аэрофотосъемкой позиций немецкой артиллерии. «Приятель»-фотограф не успел защитить себя и был вынужден срочно устремиться вниз – на твердую землю, потому что на его машине появились признаки пожара. В таких случаях мы обычно говорим: «Смердит!» Так и случилось. По пути к земле его машину охватило пламя. Мне стало по-человечески жаль моего противника. Я решил не сбивать его, а просто вынудить приземлиться. Я сделал это еще и потому, что у меня сложилось впечатление, будто мой противник ранен, так как он не произвел ни единого выстрела.

При снижении на высоту примерно 500 метров из-за неполадки в двигателе мне не удалось сесть на землю без происшествий. Результат был весьма комичным. Мой враг плавно приземлился в своей горящей машине, в то время как я, его победитель, врезался рядом с ним в колючую проволоку, огораживающую наши окопы, и моя машина перевернулась.

Оба англичанина нисколько не удивились тому, что я упал, и приветствовали меня, как спортсмены. Как я уже упомянул, они ни разу не выстрелили и не могли понять, почему я сел так неуклюже. Это были первые англичане, которых я оставил в живых. Поэтому мне было особенно приятно побеседовать с ними. Я спросил их, приходилось ли им видеть мою машину в воздухе прежде. Один из них ответил: «О да! Я очень хорошо знаю вашу машину. Мы называем ее «Le petit rouge».

Я пытался соревноваться с эскадрильей Бельке. Каждый вечер мы сравнивали наши результаты. Однако ученики Бельке – умные канальи. Самое большее, что удавалось нам сделать, – это сравнять с ними счет. У летчиков Бельке было больше сбитых самолетов, чем у меня, на сто штук. Мне пришлось позволить им сохранить это преимущество. Все зависит от того, с каким противником мы сражаемся – с французскими ловкачами или с дерзкими англичанами. Я предпочитаю англичан. Нередко их дерзость граничит с глупостью. Но с их точки зрения она, видимо, считается проявлением отваги.

В воздушном бою мало уметь ловко летать, все решают личные способности и энергия авиатора. Летчик может выполнять петли и прочие мыслимые и немыслимые трюки в воздухе, но ему не удается сбить ни одного врага. По моему мнению, все решает боевитость, а она очень сильна в нас, немцах. Следовательно, мы всегда будем сохранять свое господство в воздухе.

У французов совсем другой характер. Они любят расставлять ловушки и атаковать своего противника неожиданно. Но это нелегко сделать в воздухе. Поймать можно только новичка. А расставлять ловушки в прямом смысле слова невозможно, ведь аэроплан не спрячешь. Невидимый самолет еще не сконструирован. Однако когда у французов взыграет кровь галлов, они атакуют. Но их наступательный дух напоминает лимонад в бутылке, которому не хватает выдержки.

В англичанах же чувствуется немецкая кровь. Они относятся к летному делу как к спорту и легко осваивают его, получая большое удовольствие при выполнении мертвой петли и полетов на спине и других трюков, развлекая наших солдат в траншеях. Все это, возможно, производит впечатление на публику, посещающую спортивные мероприятия, но не очень ценится на войне. Здесь требуется более высокая квалификация, нежели трюкачество в воздухе. Поэтому немудрено, если кровь английских пилотов будет литься ручьем.

У меня произошел случай, который можно представить так, будто меня сбили. В то же время я считаю, что сбитым является лишь тот, кто падает. Сегодня я попал в беду, но остался целым и невредимым.

Я летел с эскадрильей и заметил противника, который тоже летел со своей эскадрильей. Это произошло над позициями немецкой артиллерии в окрестностях Ланса. Мне пришлось преодолеть достаточно большое расстояние, чтобы добраться до врага. Когда летишь ему навстречу и лишь несколько минут отделяют тебя от начала боя, это щекочет нервы. Представляю, как в этот момент слегка бледнеет мое лицо, хотя, к сожалению, я никогда не брал с собой зеркала. Мне нравится это ощущение, прекрасно стимулирующее нервную систему.

Замечаешь противника издалека. Убеждаешься в том, что это действительно вражеская эскадрилья. Подсчитываешь число вражеских машин и взвешиваешь, насколько благоприятны или неблагоприятны для тебя условия боя. Значительным фактором является направление ветра – дует он в сторону расположения наших войск или в противоположную. Например, однажды я сбил англичанина, выстрелив в него над позициями английских войск. Однако ветер был таким сильным, что его машина упала рядом с немецкими аэростатами.

У нас, немцев, было пять машин. Наши противники в три раза превосходили нас численностью. Англичане летели, как мошкара. Невозможно рассеять группу машин, которые летят в едином боевом порядке. Одному не под силу такая задача. Это чрезвычайно трудно сделать и нескольким самолетам, особенно если разница в численности так велика, как было в том случае. Однако в душе ты чувствуешь такое свое превосходство над врагом, что ни на минуту не сомневаешься в собственной победе.

Боевой наступательный дух повсюду на войне является главным, и воздушное пространство не исключение[24]. Однако и враг придерживается того же мнения. В тот раз я это понял. Как только они нас заметили, тут же развернулись и атаковали. Теперь нам пятерым надо было смотреть в оба. Если бы один из них упал, у всех у нас было бы много неприятностей. Мы сомкнули ряды и позволили иностранным джентльменам приблизиться к нам.

Я выжидал, не отстанет ли в спешке кто-нибудь из этих парней от своих. Один из них имел глупость отклониться в сторону. Я вполне мог поразить его и сказал самому себе: «Все, этот пропал!» С громким криком устремился за ним. Подошел к нему очень близко. Он начал стрелять раньше времени, и это свидетельствовало о том, что он нервничает. Поэтому мысленно я сказал: «Давай стреляй! Все равно не попадешь в меня». Он стрелял воспламеняющимися снарядами, так что я видел, как они пролетают мимо. Я находился словно перед гигантской огненной лейкой. Ощущение было не из приятных. Но поскольку англичане всегда стреляют такой жуткой дрянью, нам нужно постараться привыкнуть к этому. Нужно привыкнуть ко всему. В тот момент, думаю, я громко смеялся. Но вскоре мне был преподан урок. Когда я подошел к англичанину достаточно близко, на расстояние примерно 100 метров, я был готов стрелять, прицелился и сделал несколько пробных выстрелов. Пулеметы были в порядке. Незамедлительно пришло решение. Мысленно я уже видел своего врага падающим.