Сдав выпускные экзамены, Каролина отправилась на год в Англию, затем поступила на юридический факультет в Кане. Она решила стать судьей, конкретнее — судьей по делам несовершеннолетних. У Каролины было нежное сердце, и малолетние преступники, подвергнутые суду суровых и слишком часто безразличных взрослых, вызывали у нее большую жалость. Она будет стараться не заключать еще малоиспорченных пацанов в тюрьму вместе с законченными преступниками. Она будет справедливой и умной. Она проведет другие законы. Она в себе не сомневалась.

Этот чрезвычайно избалованный ребенок не обладал обычными недостатками таких детей: ее вкусы были просты, капризы умеренны. Пускать пыль в глаза было не в ее стиле. Она предпочла «Рено 4» машине «Остин Купер», которую отец предложил подарить ей на восемнадцатилетие, считая ее более удобной для езды, в ней не увязаешь в грязи на ухабистых дорогах. К отчаянию своей матери, которой хотелось бы видеть ее в роскошных платьях, Каролина предпочитала легкую, но более удобную одежду и лучше всего себя чувствовала в джинсах, бывших ей «по сердцу», как она говорила, в свитерах, потерявших форму от носки, но к которым она питала пристрастие, и особенно в своей старой кожаной куртке, расцарапанной обо все окрестные кустарники, но особенно ею любимой. Если не считать белых рубашек, которые она заимствовала у отца, она не проявляла никакого кокетства и страсти к нарядам, свойственным девушкам ее возраста.

Доверяя своей естественной красоте, Каролина, несмотря на намеки Козочки, которой хотелось бы превратить эту девочку-дикарку в сверхэлегантную «дебютантку», как в модных журналах, Каролина отказывалась пудрить нос, когда он у нее блестел, а главное — пользоваться губной помадой оттенков «молодой девушки», которую ей предлагала мать, когда она шла в гости. Каролина утверждала, что губная помада вызывает у нее отвращение, потому что она изготовляется на собачьем жиру и испытывается на анальном отверстии кролика.

Козочка иногда сердилась, заставляя дочь надеть юбку, когда в Ла Фейере были гости. «Мне стыдно за тебя, — говорила Козочка. — Бедная моя девочка, ты одета, как замарашка! Ты никогда не выйдешь замуж, если так будет продолжаться!»

На самом деле замужество заботило Каролину меньше всего. Она знала про себя, что может нравиться, и ей было этого достаточно, как было достаточно студенческой жизни в Кане в маленькой однокомнатной квартире, купленной ей отцом.

Поклонников у нее было много. Открытая, любознательная, милая по природе своей, эта очень миловидная девушка, высокая и ладно сложенная, как отец, белокурая и со светлым цветом лица, как мать, покоряла живостью ума и веселостью. Хорошо воспитанная, но разбитная, охотно отвечающая на авансы, по крайней мере на словах, и жадная до всех радостей жизни, она неизбежно притягивала к себе хлыщеватых отпрысков местной элиты, не остававшихся равнодушными к ее блеску и к состоянию ее отца, по слухам, более значительному, чем у их собственных родителей.

Поговаривали — делая понимающий вид, — что Перинья живут на широкую ногу. Их замок, машины, туалеты и броские украшения мадам Периньи, путешествия в дальние страны, совершаемые ими ежегодно, охота, которую они устраивали осенью, не расценивались местными помещиками как проявление прекрасного вкуса, но производили впечатление.

Перинья, однако, не всюду принимали. Дела Жерара Перинья, слишком многочисленные, чтобы быть честными, сомнительное происхождение его состояния и ревнивое пренебрежение, которое оно вызывало среди аристократии, держали их в некотором удалении от окрестных замков. Родители Перинья водили дружбу лишь с себе подобными: крупными барышниками или недавно разбогатевшими промышленниками. Но деньги — сильнодействующее моющее средство, и Каролину, которую судили не так сурово, как ее родителей, — она от них и вправду сильно отличалась, — Каролину приглашали на сборища и вечеринки с сюрпризом золотой молодежи Бокажа, и, несмотря на все презрительное предубеждение против родителей Перинья, не одна мать, имеющая сыновей, даже из древнего рода, не отказалась бы видеть своей невесткой малышку Каролину, очень миловидную и, в общем-то, вполне презентабельную. Выйдет замуж — сменит фамилию, да и родители ее не вечны. Во внушительных замках, принадлежавших этим семьям испокон веков, часто за неимением средств велась бренная жалкая жизнь. Породниться с Перинья означало и починить крыши, прохудившиеся под влиянием дождей и лет, вычистить вонючие рвы, поставляющие полчища комаров, заменить древние и недостаточно угольные топки на надежный мазут. В конце концов, в истории даже самых наикоролевских семей случались выгодные мезальянсы.

Отцы, хотя и тронутые красотой маленькой Перинья, но бывшие большими традиционалистами, чем их супруги, вели себя более сдержанно, тогда как матери, сами сбоку припека и зачастую низкого сословия, были большими реалистами.

Каролину Перинья, таким образом, приглашали и очень хорошо принимали на праздниках, свадьбах, раутах, и в такие дни она все-таки соглашалась сделать усилие и, чтобы уважить хозяев, принарядиться. Но балам и приемам она предпочитала поездки к морю или верхом по Бокажу, в которые увлекала с собой друзей.

Хотя ей случалось на неделе приглашать некоторых из них на студенческие посиделки в свою квартирку в Кане, она никогда не привозила их в Ла Фейер, несмотря на предложения своей матери, которой только того и надо было, чтобы устраивать для дочери ужины, приемы и балы для привлечения народа в ее красивый замок и собственного развлечения. Но Каролина всегда от этого уклонялась, и мадам Перинья не — понимала такой дикости. «Тебя все время приглашают, — сказала она однажды вечером, — а ты не отблагодаришь!» Эта торгашеская фраза рассмешила Каролину.

Правда была в том, что она любила родителей, но не хотела их показывать, сознавая, как много их с ней разделяет. Они приложили все усилия к тому, чтобы сделать из нее чужую себе, и преуспели в этом, вызывая у нее чувство неловкости, от которого ей не удавалось отделаться. Она даже не могла признаться себе без угрызений совести, что ей часто за них стыдно. Она питала к ним привязанность, но иногда ей хотелось сквозь землю провалиться. Когда ее отец, например, публично выражая свою гордость тем, что у него такая красивая дочка, называл ее своим «сокровищем», говоря о ней в ее присутствии, как о кобыле редкой породы: «А ноги-то — чудо, а бабки так и ходят» и так далее, что в устах любого другого, но только не у него, могло звучать шуткой, Каролина приходила в отчаяние. Ей не нравилась и его манера постоянно говорить о своих деньгах и, хотя он и был довольно щедр, угнетать этим остальных.

С матерью было и того хуже. Козочка плохо старела. Находясь в хронической депрессии, с тех пор как ее дочь неделями жила в Кане, и позаброшенная мужем, вечно бывшим в делах и в разъездах, она принялась есть и пить без меры, отчего стала в три раза толще. Озабоченная своим возрастом, она нелепо одевалась, наряжалась не по летам, тратила бешеные деньги, заказывая дорогим портным расставлять слишком короткие платья, открывавшие ее толстые колени и окороковидные ляжки. Одержимость мебелью уступила у нее место одержимости ожерельями, браслетами и кольцами, которыми она себя обвешивала. Муж, все так же стремящийся сделать ей приятное, не затрудняясь выбором и не теряя времени на покупку подарков, систематически преподносил ей все украшения, предлагаемые каталогом «Америкэн Экспресс-Престиж», который ему присылали на дом.