Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Да, – сказал я, хотя знал, что он издевается и призывает других тоже потешиться надо мной.
Был он маленьким и тощим и хихикал мерзко, а еще голова у него действительно была как огурец, тени не шутили.
– Что вы думаете о причинах гибели планеты, молодой человек? Нам крайне интересно.
В первом ряду сидел толстый мужик и курил, пуская дым между колен. Ему было стыдно – я по лицу видел. Остальные смотрели жадно, рассчитывая посмеяться всласть.
– Меня там не было, – честно сказал я, и все они с облегчением рассмеялись.
Огурец тоже долго и с наслаждением смеялся, а потом отпустил меня на место и принялся показывать слайды.
Я его не слушал и только смотрел: вот планета, рыжеватая и лысая, с сине-зеленым синяком на боку. Вот снимки с орбиты, говорят, слитые с базы самого Командора. На снимках Небо-1 с разных мутных ракурсов.
Огурец назвал Небо «неопознанным летающим наблюдателем» и уверял, что точно такие же присутствуют каждый раз, когда гибнет какая-нибудь планета. Так или иначе.
Вот голубая морда поезда, вот разорванный посередине скафандр, и вдруг, среди привычных и понятных мне вещей – «сайлент», – не просто понятная мне машина, а половина меня, моя часть, замечательная, умная техника…
Чтобы сажать растения, нужно иметь пальцы. У «сайлента» были пальцы – длинные и гибкие.
– Это, – постукивая указкой по экрану, сказал Огурец, – «сайлент». Утерянная технология. Предположительно, боевая машина, с помощью которой был разрушен мир.
Этот чертов овощ был готов свалить вину за гибель мира на кого угодно.
– Давайте же, смело посмотрев в лицо разрушительному прошлому, восстановим наше будущее. Все средства, собранные сейчас, пойдут на озеленение и охрану девственно чистых уголков природы, где сохранились белки, зайчики и ежики.
Вместо денег я попробовал всучить ему банку с рыбкой, но он не взял и явно остался обо мне очень плохого мнения.
Возле рухнувшего здания на улице Свободы меня догнал толстый мужик с сигарой в зубах. Он пыхтел и почти стонал.
– Парень, – выдохнул он. – За углом есть приличная нора. Ты пьешь? Я угощаю.
– Можно, – ответил я. – Но я не ночую у незнакомых людей за десять долларов.
Он даже не моргнул.
– Чушь.
– Отлично.
Я не просто так завел об этом речь. Я насмотрелся. Мы почему-то являемся объектами повышенного интереса разных пропойц, старикашек и прочих уродов.
– Значит, нора за углом?
Это была действительно уютная нора: глубокая, с милым интерьером в виде восточной сказки – на стенах Уолли развесил разноцветные тряпки и украсил их коллекцией пластмассовых бус. Фонарики под этими тряпками светили одинаковым желтым, но на выходе свет окрашивался в разные цвета, и вся нора выглядела как радужный лишайник.
Уолли подавал отличный черный ром и сам нарезал лимоны тонкими кружочками. Очень мило.
Мне не стыдно таскаться по норам и пить за чужой счет, отрабатывая роль аттракциона. Правда не стыдно. Ром стоит семь долларов за литр, и этот литр еще нужно суметь достать. Весь мой доход – два с половиной доллара в неделю от Лиги Прав и Законностей, которой просто нечем больше заниматься, кроме как учреждать различные пенсии.
Я совершенно не приспособлен ни к какого рода работе. По двум причинам: во-первых, работы толком нет, во-вторых, я почти ничего не умею.
Работа – значит шляться по развалинам в поисках того, что можно продать, и этим я заниматься не люблю, я уж лучше честно куплю это на деньги Лиги, тем самым избавившись от клейма мародера.
Я умею чинить разную технику, но почти никто не умеет ей пользоваться, поэтому смысла навязываться в качестве ремонтника не вижу.
Говорят, сейчас прибыльно запаивать тазики. Мастеров по запаиванию тазиков очень уважают.
Теперь ясно, почему я согласен быть аттракционом за определенную плату? Во мне нет никакой гордости. Я мог бы ходить, задрав нос, и размахивать плакатом: «Последнее дитя. Горд. Не бухаю за чужой счет», но чем мне это поможет?
Уолли указал нам на дальний столик, делая вид, что заведение его забито битком и приходится сажать гостей на галерку, хотя в норе торчали всего два тощих доходяги и какой-то небритый тип со стаканом мутного пива.
– Ром. Два. Три, – сказал я и протиснулся в щель между стеной и столиком. Надо мной громыхали желтые и белые бусины. Толстяк сел напротив, выдвинув стул так далеко, чтобы вместился пропотевший на лекции о спасении мира живот, и с облегчением снова закурил.
– Злодейские сборища, – проворчал он.
– Ну что вы, – ответил я, – парниковый эффект «сайлентов»…
– Вот я о нем! – обрадовался он. – Именно!
Уолли принес ром и лимончик. Лед он забыл, и я не стал спрашивать.
– Парень, что ты скажешь, если мы попросим тебя продать нам «сайлента»?
Пришлось покатать во рту глоток рома, чтобы осознать смысл его вопроса. Кто – «мы»? Толстый и его сигара? Что значит – продать «сайлента»? У меня где-то есть гараж с ними?
Наверное, у меня все на лице было написано, потому что толстый выплюнул сигару.
– Мы обещаем полное финансирование. Ты находишь «сайлента» и приводишь его нам.
И он сделал такой жест фокусника. Вуаля!
Можно было послать его сразу, но мне еще не принесли третий стакан.
– Уолли, где ты берешь лимоны? – спросил я, когда третий стакан появился.
– Ращу их дома, – с достоинством ответил Уолли. – Вырастил деревце. Они мне как дети. Один лимон – один доллар.
– Зачем вам «сайлент»? – поинтересовался я, когда Уолли ушел.
– Это неважно, – ответил толстый. – Твое дело – найти и привести.
– Вы знаете, что они… (пастыри новой жизни. Не покидайте рая) не боевые машины?
– Но они могут все?
– Но они не боевые машины.
– Но они…
– Ладно. И кого прочите в пилоты?
Я откажусь. Точно откажусь. Это против правил.
– У нас есть пилот.
– Чего-о?
– Один из вас согласен пилотировать «сайлента».
– Так пусть сам и ищет, – огрызнулся я, отодвинул недопитый стакан и вышел, с грохотом опрокинув стул. Случайность – я не собирался создавать шумовых эффектов, просто там очень узкая щель между стеной и столиком.
На улицах уже стемнело. Павшее на колени здание я обошел по периметру и нашел засыпанную хламом вывеску: «ГОРОДСКОЙ СУ…»
Городской суп?
Ну да, так оно и было, пожалуй. Раньше в мраморных залах варилась ежедневно сотня-другая людей в костюмах и при галстуках, настоящий суп, как те рыбки в баночке.