«нет», поскольку мы воспринимаем сексуальность как порождение XIX века.

Опираясь на эти идеи, мы разовьем в этой книге несколько тезисов. Первый тезис: средневековое отношение к сексуальности было запутанным и неоднозначным, и не было какой-либо единой позиции, навязанного всему населению диктатурой церкви. Второй тезис: сексуальные идентичности в Средние века существовали – однако они отличались от современных и не определялись выбором объекта. Третий тезис состоит в том, что дихотомия «активный партнер – пассивный партнер» играла важнейшую роль в том, как средневековые люди понимали сексуальность. Как следствие, можно вывести четвертый – пожалуй, самый важный – тезис: гендер играл фундаментальную, организующую роль в средневековой сексуальности. Сексуальный опыт в любой гетеросексуальной паре для мужчины и для женщины был разным, поскольку предполагалось, что они выполняют разные действия и поскольку социальные последствия их связи (как в браке, так и вне брака) для них были разными. Кроме того, гендер играл важную роль и в том, какое значение приписывалось гомосексуальному поведению: мужчина, который брал на себя роль пассивного партнера, или женщина, которая выбирала активную роль, нарушали не границы сексуальной идентичности, но гендерные границы.

Поскольку эта книга предназначена для широкой аудитории, я свела число сносок к минимуму, приводя источники только для прямых цитат. В тех случаях, когда был доступен перевод, я обращалась к переводу, а не к оригиналу; в тех случаях, когда в примечании к цитате не указано иное, я привожу свой перевод. Ни одна книга на столь широкую тему не может опираться на работы только одного автора, и я многим обязана другим исследователям; их имена приведены в коротких библиографических эссе к каждой главе, где указаны источники, на которые я опиралась и к которым читатели могут обратиться за более подробной информацией.

2

Сексуальность целомудрия

Христианское общество средневековой Европы переняло непростое отношение христианства к телесному. С одной стороны, христианские богословы учили, что всякое творение Божье прекрасно, включая человеческое тело, но с другой стороны, они же учили, что плоть следует контролировать и усмирять ради спасения души. Секс не был единственным плотским порывом, с которым необходимо было бороться: укрощать нужно было и нужду в пище, питье и сне, а также в излишествах вроде удобной одежды. Однако средневековые авторы уделили сексу особое внимание – как, пожалуй, одному из самых больших человеческих искушений. По тому, насколько человек сексуально активен или воздержан, в конечном счете определяли, что он из себя представляет.

Почему средневековую церковь так заботили вопросы секса? Почему секс считался таким порочным – даже в невольных своих проявлениях вроде поллюции? Почему он препятствовал достижению высочайшего духовного статуса? Отчасти ответы на эти вопросы связаны с идеей ритуального отделения касты жрецов от обычных верующих, присутствующей во многих религиях; чаще всего она реализуется через соблюдение определенных табу. Для христианства таким важным табу был запрет на сексуальные отношения. Идеи ритуального отделения и ритуальной чистоты во многом восходят к еврейским источникам, но в иудаизме от ритуальной нечистоты (в отличие от нравственной нечистоты) можно избавиться в ритуале омовения. Для христианства же был характерен острый дуализм: душа прекрасна, но плоть грязна. Этот дуализм в определенные исторические периоды приобретал большее значение, в иные – меньшее, и он никогда не доходил до того, чтобы исключить все положительные стороны телесного: в конце концов, христиане верят, что Бог решил воплотиться в материальном теле и родиться от женщины. Однако этот дуализм все же важен в учении некоторых христианских церквей и в сознании многих христиан.

Представление о том, что секс порочен, во многом было связано также и с гендером. Для мужчин не только сам половой акт подразумевал осквернение, но и вовлеченная в него женщина несла в себе скверну. Разумеется, секс с другим мужчиной был бы еще хуже, и женственно выглядящие мужчины считались точно таким же искушением, что и женщины, однако в целом считалось, что женщина – это искусительница, которая сбивает мужчину с истинного пути. Увлекаться женщинами – то есть для духовного лица в принципе заниматься сексом, а для мирянина заниматься сексом в каких-либо других обстоятельствах, нежели с женой ради продолжения рода – значило отвернуться от более возвышенных материй и стать, как женщина, привязанным к телу.

Сладострастие (и связанное с ним непослушание) было для христиан первородным грехом, а Ева – первой грешницей (здесь Ева – змееподобная соблазнительница в изображении скульптора XII века Жильбера (Gislebertus) на тимпане северного портала собора в Отёне)[26]. По мысли средневековых теологов, Адам и Ева не чувствовали похоть в Эдемском саду: между ними были половые отношения, но они были необходимы для создания и поддержания жизни, а не для удовольствия – как пища. Первородный грех состоял в непослушании Богу, но похоть явилась следствием. Основную вину возлагали на Еву, так как именно она склонила Адама ко греху, но некоторые теологи считали, что раз женщина – существо слабое, ответственность за первородный грех лежит на Адаме.

Понятия «целомудрие», «целибат», «воздержание» и «девственность» в этой главе окажутся в центре внимания. Хотя они отчасти пересекаются, они все же не являются синонимами. «Целомудрие» в Средние века значило отсутствие сексуальной активности, но это слово также могло использоваться для обозначения отсутствия греховной сексуальной активности: целомудренными могли назвать состоящих в браке людей, которые занимались только репродуктивным сексом только со своими супругами, хотя в таком контексте это слово использовалось нечасто. «Воздержание», как в Средние века, так и сейчас, также значит отсутствие сексуальной активности, но с несколько иной коннотацией: «воздержание» относится только к тому, что человек отказывается от половых актов, тогда как «целомудрие» скорее связано с нравственностью. Про человека, который отказывается от сексуальной активности по медицинским причинам, могли бы сказать, что он соблюдает воздержание, но его, скорее всего, не назвали бы целомудренным – если только на его решение не повлияли в том числе духовные мотивы.

В современном значении «целибат» более-менее соответствует «воздержанию», но в Средние века значение этого слова было иным. «Целибат» означал, что человек не состоит в браке. Жить в целибате и при этом вести половую жизнь было бы грехом, но не оксюмороном: клирик при этом терял целомудрие, но не нарушал бы целибат. Хотя основной смысл безбрачия для духовных лиц был в том, чтобы хранить целомудрие и чистоту, оно также позволяло минимизировать давление на них мирских обязанностей. Если священник вступал в гетеросексуальные отношения, для церкви лучше, чтобы он не должен был при этом поддерживать женщину, а если у него рождался ребенок, то лучше, чтобы по закону этот ребенок не имел права на долю от его (или церковного) имущества.

Разумеется, в норме целибат подразумевал целомудрие, поскольку секс вне брака у средневековых