В воскресенье они ходили со старухой в церковь, после службы Анисимовна давала ей немного денег и отправляла ее в ближний ларек купить себе чего-нибудь сладкого. Марина покупала килек и мятных закаменевших пряников, шла к детдому и, вызвав малышей, угощала их подарками. Те глотали рыбу прямо с головами, заедали сладким жестким пряником и жаловались ей, как матери, на детдомовскую жизнь. Она смотрела на них и вспоминала Гришуню, все мечтала поехать к брату и принести ему таких же вкусных пряников и мандаринов, какие она видела на елке у инженерских детей, но Гришуня был где-то далеко на Севере и на письма Емельяна Львовича не отвечал. Хозяин обещал узнать о нем, когда сам будет в Покровске. Он теперь часто и надолго уезжал и обязательно что-нибудь привозил ей из поездки: цветных леденцов, дешевые бусы, книжку. Раз привез ей из командировки отрез ситца и, пряча глаза, подарил, но просил не говорить жене. Полина про отрез все-таки узнала и, изрезав его ножницами, хотела согнать девчонку, но Емельян Львович ее все-таки в тот раз отстоял. Стал убеждать жену, что без такой «гарной дивчины» — его дед был харьковский купец, а отец и сейчас жил под Киевом — тетке ни за что по дому не управиться, да и Коля к новой работнице привык. Полина нехотя согласилась, оставила ее, но затаила недоброе. И тут как раз беда: корова была перед отелом, вот-вот должна была отелиться, и Марина каждую ночь ее неусыпно стерегла (днем сторожила старуха), да прокараулила, заспала. Очень уставала за день, задремала на охапке сена, — и затоптала, не пожалела Зойка теленка. Полина была, казалось, рада случаю, о теленке не вспоминала и спровадила Марину без лишнего шуму, выдав ей на расчет бумажку денег. Хозяин был в отъезде, заступиться было некому. Старуха повздыхала, но вмешиваться не стала, только все понимавший Коля цеплялся за Марину, не отпускал ее. Анисимовна отобрала его, одела помощницу и, перекрестив, сунула ей в пальто горсть монет.

— А брата ты не ищи, сердешная, — сказала Анисимовна, провожая ее — Емелько-то, когда был в Покровске, узнавал — помер. Ну, прощай, храни Христос от лиха. Сирота. — И задвинула на деревянный засов ворота.

Топтавшийся у ворот Шайтан на прощание взвыл, закусив морозную цепь, от которой его теперь уже никто не отвяжет.

Из записей Лиды. Если бы мы могли представить себе день Страшного суда и тех многочисленных — бесчисленных — людей в преддверии судилища (и себя среди них), то разве увидели бы мы там, пусть только в воображении, хотя бы одно счастливое, самодовольное, высокомерное лицо, хотя бы одну несмятенную, торжествующую улыбку? Нет, невозможно представить. Ибо нет невиноватых, нет безгрешных. Нет, всеобщее смятение, вопль, сомнение, общий страх и общее отчаяние — и одна, быть может, общая, вина. Но все — вместе, все заодно, ибо как еще человечество может объединиться, если не через общую вину? И в этом глубокий смысл, знамение: еще перед самой дверью неотвратимости нам дано соединиться и покаяться, повиниться и спастись. И полюбить, всех, безраздельно, через единую вину. И быть виноватыми через эту любовь. И спасутся, быть может, все.

МЕДИТАЦИЯ ЛИДЫ: АНАПАНАСАТИ. В системе буддийской медитации Анапанасати — концентрация на дыхании — занимает особо важное место, она — альфа и омега ментальной тренировки ученика. Будда рекомендовал ее не только как совершенный метод для достижения Нирваны, но и как убежище от страстей, шума и суеты жизни, остров уединения. Он называл ее «Прибежищем Благородных» (Ария-Вихара), «Божественной Обителью» (Брахма-Вихара), «Обителью Татхагаты» (Татхагата-Вихара) и т. п. В одной из сутр Палийского канона говорится, что Будда еще в раннем детстве достиг состояния Первой дхьяны посредством Анапанасати. В дальнейшем он использовал эту медитацию для достижения Просветления (Бодхи) под деревом Бодхи. Эта уникальная медитация охватывает оба метода — как метод концентрации (самадхи), так и метод мудрости и инсайта (випассана).

Анапанасати — это не пранаяма хатха-йоги, в которой дыхание искусственно регулируется, удлиняется, учащается или задерживается. Метод Анапанасати — это простое созерцание входящего и исходящего дыхания без всякого вмешательства в дыхательный процесс со стороны медитирующего. Внимание лишь четко фиксирует глубину дыхания, характер его протекания, пути прохождения и состояние разума во время созерцания. Всякий сознательный контроль дыхания в этой медитации полностью исключается.

Пастух, дабы приручить норовистого теленка, уводит его с пастбища подальше от матери и привязывает к крепкому столбу. Вначале животное неистовствует и упрямится, пытается освободиться от привязи, однако не может сделать этого и наконец, после бесплодных попыток, покорно ложится возле столба. Так же и тот, кто желает воспитать свой разум, должен сначала удалить его с пастбища чувств, отделить его от чувственных объектов, где он привык скитаться по своей воле, и заключить его в уединение и безмолвие дыхания. Привязав его в одиночестве веревкой внимательности (сати) к столбу вдоха и выдоха (анапана), ученик должен тренировать разум до тех пор, пока он не станет пригодным для концентрации.

В этой медитации ученик дышит спокойно и естественно и полностью сознает свои дыхания. Он лишь замечает, являются ли его вдохи и выдохи длинными или короткими, медленными или быстрыми. Не должно быть никакого насильственного сдерживания, подавления или остановки дыхания, никакого искусственного изменения его ритма. Единственная задача медитирующего — спокойно наблюдать процесс дыхания, ни на миг не выпадая из этого наблюдения, не допуская никакого перерыва в созерцании. Предварительным объектом концентрации, или точкой, где медитирующий фиксирует свое внимание, являются ноздри (дыхание осуществляется только через нос), которых воздух касается при вдохе и выдохе. Постепенно дыхание утончается и наконец совсем по видимости прекращается, медитирующий едва различает его у своих ноздрей, а посторонний бы вообще не заметил его. Ученик не должен оставлять этой точки наблюдения, потому что здесь он может легко контролировать вдох и выдох. Нельзя позволять разуму следовать за дыханием, лишь место соприкосновения воздуха с ноздрями является здесь «объектом» концентрации. Ученик лишь отмечает контакт дыхания с «вратами дыхания» (то есть ноздрями), он не концентрируется на середине и конце дыхательного процесса, а лишь автоматически сознает их. Это автоматическое сознание всего хода или амплитуды дыхания, даже если йогин концентрируется только на «вратах дыхания», является плодом совершенства в начальных стадиях данной медитации.

Анапанасати может с успехом практиковаться в сочетании с другими типами медитации и никакой специальной подготовки не требует. Лишь абсолютная нравственная чистота (шила-висуддхи) и соблюдение обетов сердца требуются от ученика. Иначе даже самая мысль об Анапанасати будет недоступной.

Ученик садится в падмасану (позу лотоса) или, если это трудно, просто скрестив ноги. Глаза закрыты, правая рука на левой, позвоночник прямой. Его дыхания свободны и естественны, разум спокоен.

Только внимательный, он вдыхает, только внимательный, он выдыхает.

I. 1. Делая глубокий вдох, он сознает: «Делаю глубокий вдох». Делая глубокий выдох, он сознает: «Делаю глубокий выдох».