Политический ресурс

Фитцепатрика особенно интересовала идея свободного времени как демократического ресурса, «основанного, возможно, на обучении для обсуждения, где главная задача — это создать новые, дискурсивные формы демократических механизмов» (Fitzpatrick, 2004, p. 214). Его интерес достаточно необычен. Политические философы, в целом, никогда не были заинтересованы в наличии или распределении доступного времени, и если экономические барьеры против участия в политике часто ими признавались, то схожие эффекты «временной бедности», вплоть до наших дней, игнорировалось. Большинство политических теоретиков просто предполагало, что соответствующие люди имеют время для политической деятельности.

В недемократических или частично демократических системах это действительно имеет место быть, так как исключенные из политики группы выполняют большую часть работы ради «высвобождения» времени политически активных групп. Так, афинские граждане имели время для обсуждения государственных дел, проживая в патриархальном рабовладельческом обществе. Наряду с этим, как это виделось Руссо[16], граждане (мужчины) его «идеального общества» также должны были иметь возможность собираться вместе и обдумывать природу общего суверенитета (конечно же, уверенные, что кто-то в это время присматривает за детьми и готовит им ужин). Позже теория демократии, конечно, выступила как против рабства, так и против исключения женщин из политики. Тем не менее, это не затронуло проблему: а могут ли все граждане иметь время для участия в политике, если демократические права и обязанности охватывают все население страны? Эта проблема особенно актуальна для сторонников «демократии участия». Она же недавно возникла в связи с моделью активного гражданства, которую пропагандировало последнее правительство лейбористов в Великобритании и которая делала главный акцент на вовлеченность граждан в обеспечение коммунальными услугами, так же как и в жизнь местных общин, ответственном воспитании детей и работе.

Ряд исследователей выражают обеспокоенность снижением гражданской активности в западных демократиях, и это непосредственно связано с отсутствием свободного времени. В исследовании «Утомленные американцы. Неожиданный закат досуга» (1991) Джули Шор (Julie Schor) вызвал широкое обсуждение, как и утверждения Арли Хохшильд (Arlie Hochschild), что долгие часы работы в США оказывают колоссальный эффект на семью и общественную жизнь и ведут «не только к отсутствию родителей дома, но и к самоустранению от участия в гражданском обществе и к свободной от граждан демократии» (Arlie Hochschild, 1997, p. 243). Эти идеи перекликаются с утверждениями Роберта Патмана о постепенном упадке социального капитала («связей между индивидами — социальных сетей и норм взаимности/доверия, возникающих от них»), необходимого, по его мнению, для здоровой демократии. Однако, несмотря на то, что Патман пришел к выводу «Участие в политике все более зависит от вашей чековой книжки, где деньги заменяют время», он не рассматривает рабочее время или отсутствие времени как наиболее критический фактор. По его мнению, напротив, — те, кто наиболее занят, похоже, наиболее включен в политику и общественную жизнь, и просмотр телевизора «это самый смертоносный вид деятельности для общественной жизни» (Putman, 2000, pp. 19, 40, 92).

Хотя термины «временная бедность», «нехватка времени» («time famine») и «болезнь суматохи» сейчас повсеместно используются, продолжаются дебаты относительно времени досуга в западных обществах: сокращается или увеличивается оно, и есть ли тут причинно-следственные связи с развитием социальных сетей и политическим участием? Исследователи также расходятся во мнениях о природе и важности классовых и гендерных отличий в доступе к свободному времени. Таким образом, некоторые, включая Патмана, предполагают, что сейчас существует перераспределение времени отдыха от более образованных к занятым ручным трудом классам. Тем не менее очевидно, что последние имеют меньше выбора в контроле своего времени досуга и не имеют доступа к сохраняющим время ресурсам, таким как быстрый транспорт, то есть время этих классов менее полезно и пригодно для использования, чем у «богатых деньгами, бедных временем» групп (см.: Warren, 2003; Fenwig and Tausig, 2004; Presser, 2004). Аналогично может показаться, что женщины имеют столько же времени, как и мужчины, но на самом деле их время более фрагментировано и сжато. Эти вопросы будут обсуждаться в девятой главе.

Государства, использование времени и темпоральные режимы

Несмотря на то, что вопросы, связанные с распределением и доступностью свободного времени, сейчас уже получили немного политического внимания, планирование и организация времени обычно не является ответственностью общегосударственной или местной власти, и, если мне не изменяет память, — еще ни в одной стране мира не существует министерства времени. Несмотря на то, что государства не принимают специальных законов, управляющих нашим использованием времени, многие политические программы целенаправленно или нет оказывают эффект на то, как мы его используем или воспринимаем.

Даже либеральное социальное государство делает это, влияя на наши темпоральные идентичности и ощущения, на законодательном уровне определяя основные этапы нашей жизни. Например, оно определяет, как долго молодежь должна ходить в школу, время, когда они стают совершеннолетними; время, когда пожилые люди выходят на пенсию, и возраст, когда они могут получить государственное пенсионное пособие. Это значит, что государства способствуют различным «режимам жизни, создающих и поддерживающих определенные темпоральные структуры жизни через институциональное определение событий, фаз, эпизодов и путей, связанных с индивидуальными ожиданиями и "планами на будущее"» (Leisering and Leibfried, 1999, p. 6). Государства также долгое время старались регулировать, как люди должны проводить свое время в общественной сфере. Они, к примеру, ограничивают время графиков работы магазинов, театров и баров, они переводят часы с летнего на зимнее время, и наоборот, они законодательно устанавливают уменьшение или увеличение длины рабочего дня или недели. Эти конкретные политические меры часто есть следствием противоречивого давления различных социальных и экономических групп, включая религиозных лидеров, профсоюзы, работодателей и социальных реформаторов.

Хотя либеральные государства якобы неохотно вмешиваются в «личный мир» семейной жизни, их налоговая и социальная политика влияет и здесь на использование времени. В частности, до недавних пор они поддерживали и предполагали гендерное разделение труда, базирующееся на норме пожизненного брака, мужчине «кормильце» и неоплачиваемом домашнем труде. Напротив, социал-демократические страны Скандинавии приняли комплекс мер по образовательной, социальной и политике занятости, целью которых является поощрение более равного распределения совместной домашней работы, оплаты труда между мужчиной и женщиной. Кубинский Семейный кодекс 1975 года на законодательном уровне обязал мужчин принимать участие в работе по дому и воспитании детей, а испанский закон 2005 года включил эти обязанности как часть брачной клятвы в церемонии гражданского бракосочетания. Это показывает даже более прямое государственное вмешательство в то, как члены семей должны тратить свое время. Однако на практике никакого реального намерения обеспечить исполнение мужчинами своих обязанностей сделано не было (Sloan, 2005; Tremlett, 2005). Аналогичным