— Дед говорил, про зимовка худой слухи ходят, — наконец, продолжил долган. — Нехорошо там. Олень гонять нельзя, дом ставить нельзя.

— А почему?

— Худой место.

Старик пускал дым и молчал. Его штаны из оленьей кожи протерлись, а куртка была новая, красиво расшитая кусочками меха и разноцветными тесемками.

— Дочь подарила, — шепнул Жилеву историк, который немного понимал по-долгански и успел перемолвиться с оленеводом несколькими словами.

Степан Игнатьевич решил, что старику трудно говорить на русском языке.

— Спроси у него, почему зимовку считают худым местом, — попросил он Гурина.

Старик по-долгански принялся объяснять. Он говорил долго, попыхивая дымом и подкрепляя слова скупыми жестами.

— В общем, картина такая, — сказал Гурин, когда оленевод закончил. — В их семье худая молва о заброшенном становище передается из поколения в поколение. Говорят, избы те срубили пришлые люди, вроде бы беглые. Занимались охотой. Словом, все было хорошо. Один из них даже женился, взял себе девушку из местных. А потом… решили они зачем-то яму выкопать. Девушка к родичам убежала и вскоре померла. Но прежде рассказала, что муж ее в земле нашел «глаз духа тундры» и, вместо того чтобы вернуть его, взял себе. Дух разгневался и насылал на них напасть за напастью. Удача в охоте пропала, болезни всякие взялись одолевать. Беглые умерли, а селиться в пустом зимовье никто не стал. Боялись люди, обходили то место стороной. С тех пор так и повелось. Дурная слава прилепилась намертво. Долганы с того места ушли, чтобы не тревожить злопамятного духа.

— Скоро и моя помрет, — кивая головой, говорил оленевод. — Тогда совсем никто не знай. Духа тундры тревожить нельзя. Молодые слушать не хочет, никто слушать не хочет. Моя надоело. Моя скоро уходить…

Обязанности Багирова в компании «Сибирь-нефть» временно перешли к его помощнику. Недостаток опыта заставлял того нервничать и совершать массу лишних движений. Служба безопасности держалась на порядке, установленном прежним начальником, но порядок этот требовал ежедневных, порой ежечасных корректив. Помощник чувствовал себя матросом, которого вдруг призвали на капитанский мостик и заставили управлять кораблем. Он терялся и действовал наугад. Это вызывало недовольство подчиненных.

— Все! С меня хватит! — выпалил он, врываясь утром в кабинет Широкова. — Не справляюсь я, Павел Иванович. Не по Сеньке шапка! Ищите должную замену Багирову, пока вся служба не развалилась.

Он вытер со лба обильный пот и без приглашения уселся в кресло, забыв о субординации.

Широков тоже понимал, что парень не сможет достойно заменить Багирова. Он подыскивал достойную кандидатуру, но пока безрезультатно. Побеседовав с очередным претендентом, Павел Иванович произносил одну и ту же фразу: «Спасибо, я вам позвоню…»

И не звонил. Доверительные, почти дружеские отношения, сложившиеся у него с Багировым, побуждали его искать похожего человека.

— Поговорите с Калитиным, — предложил Глобов. — Вряд ли он сам возьмется, но хоть человека подходящего предложит. У него в «Барсе» неплохие ребята работали. И Багиров его знал.

— Что еще за «Барс»? Охранная фирма?

— Бывшее сыскное агентство. Классные спецы, настоящие профи. Калитин почему-то эту деятельность забросил, занимается другим бизнесом.

— Говоришь, Багиров его знал?

— Он посоветовал бы вам обратиться именно к Калитину… если б мог.

Широков подумал и позвонил Марату. Они договорились о встрече. К сожалению, от должности начальника службы безопасности Калитин отказался наотрез.

— У меня теперь иные интересы, — заявил он. — Обещаю помогать вам время от времени.

— Советами? — усмехнулся Широков.

— И советами тоже. Кстати, я могу предложить вам человека на эту должность. Отличного специалиста. Его фамилия Демин. Раньше он работал в моем агентстве «Барс». Не приходилось слышать?

— Приходилось.

Павел Иванович был немногословен. Смерть Багирова нарушила привычный ход вещей, выбила его из колеи. Он не стал ничего уточнять, просто записал телефон.

— Спасибо, господин Калитин.

— Могу я поговорить с Глобовым? — спросил Марат. — Борис оставил для меня кое-какие бумаги. Я хочу изучить всю информацию.

— Что ж, изучайте, — кивнул Широков. — Багиров доверял вам. Очевидно, и мне придется.

Они попрощались холодно, как два деловых человека, не удовлетворенные разговором. Широков был огорчен отказом, Калитин же не смог до конца понять Павла Ивановича. Тот представлял собой накрепко замкнутый ларчик, — элегантный, облаченный в модный костюм, по-светски любезный. Он не раскрылся перед собеседником, не обнаружил ни своего беспокойства, ни гложущей душу тоски. В его глазах читалась затаенная смесь боли и ожидания.

Что-то в облике бизнесмена, в его манерах задело Марата. Широков был намного глубже, чем хотел казаться…

Господин Калитин вел машину по запруженному транспортом проспекту. Он договорился о встрече с вдовой Багирова и не хотел опаздывать.

Женщина долго не открывала, разглядывая посетителя в глазок. Наконец, защелкали замки.

— Это ты, Марат? — заплакала она, отступая в глубь прихожей, оклеенной красными обоями. — Я не узнала.

Она была убита горем и напугана. Каждый знакомый напоминал ей об утрате. Они с мужем не испытывали страстной любви, но были очень привязаны друг к другу. Детей не родили, и теперь Лида осталась совсем одна.

— Боря как чувствовал, — всхлипывала она, сидя на кухне напротив Марата и машинально помешивая ложечкой чай. — Не хочу, говорил, после себя сирот оставлять.

— Может быть, съездишь в Одессу, к маме? — предложил он. — Денег я дам.

— Не надо… Боря меня обеспечил. Он как чувствовал… — снова повторила Лида. — А в Одессу я не поеду. Не могу… Разве что потом, позже. Когда успокоюсь немного.

— Тебе нужна помощь?

Она подняла на Марата красные, опухшие глаза. Ее подбородок мелко дрожал.

— Маратик… — прошептала она и нервно оглянулась. — Я… боюсь чего-то. После похорон в себя прийти не могу. Особенно по ночам жутко. Я телевизор не выключаю до утра и… все равно… Кажется, будто по квартире кто-то ходит.

— Думаешь, Борис?

— Не знаю. Я ведь в церковь его не возила отпевать. Вдруг надо было, а? Теперь вот его душа мается, покоя себе не находит…

— Борис не был верующим, — возразил Марат. — В церковь при жизни не ходил.

— Так это при жизни. А после смерти… кто его знает, как там?

Гость не ответил. Он думал, как бы заговорить о бумагах, не оскорбляя горя вдовы. Подумает, что зашел только из-за этого, обидится.