Внезапно я почувствовала, что мышцы стали упругими, гладкими, позвоночник выпрямился до идеальной осанки, плечи расправились, грудь гордо подалась вперед, бедра изогнулись, живот разгладился. Словно все крошечные недостатки, которые не позволяли ощущать себя идеальной, внезапно покинули мое тело. Если Феи все время чувствуют себя таким образом, то я им завидую. Мне дали эликсир, который меня изменил, но я, в отличие от Фей, до сих пор сталкиваюсь с ежедневными неприятностями и болями, мне все так же нужно спать, есть и пить.

Извивающаяся плоть добралась до желудка и задрожала, как стая обезумевших бабочек, стремящихся на свободу.

Сердце грохотало, мозг как будто пылесосом очистили от всех сомнений и страхов, тело казалось живым проводом под напряжением.

Я стала потрясающей.

И до чертиков сексуальной.

Я потянулась в эйфории, опьяненная силой Фей. Размышляя о том, как же я жила без этих ощущений с той самой ночи на скале. Я ведь давно изменилась от мяса, насколько возможно, разве нет?

И тут я осознала, что столкнулась с абсолютно новой проблемой.

Я больше не чувствовала пуль. И очень слабо представляла, где нужно их искать.

А потом совершенно не поняла, отчего случилось то, что случилось.

Возможно, раз уж все началось с желания, теперь я желала этого так сильно, что Книга решила меня порадовать.

Или, возможно, «Синсар Дабх» не понравилась мысль о том, что я начну себя резать. Или, может быть, она знала нечто, неведомое мне, и я действительно могла умереть, непроизвольно убить себя, перерезав вслепую какую-нибудь вену. Как бы там ни было, я неожиданно стала видимой.

Я уставилась на свое тело, радуясь тому, что снова его вижу, и несколько секунд даже не шевелилась. Потом вытянула ногу и полюбовалась ею. Поджала пальцы. Рассмотрела ногти. Жуткое зрелище. Короткие, неровные, без лака. Проклятье. И от лишних волос пора избавиться. И кожа пересохшая. Как кожа может быть такой сухой, когда постоянно идут дожди?

Ладно, соглашусь, возможно, я откладывала варварскую хирургическую операцию, намеренно долго любуясь своим неухоженным телом. Но я по себе соскучилась. Боже, как хорошо было вернуться!

Я изучала бедро с чисто врачебным интересом, с полным отсутствием страха, боли и любого другого тревожного чувства, затем сделала глубокий надрез и начала в нем копаться. Кровь текла, испарялась, лилась снова. Внутри оказалось чертовски интересно. Я никогда раньше не видела себя изнутри. Каким же чудом оказалось человеческое тело! И как жаль, что у такого творения органическая, крайне недолговечная природа.

Впрочем, меня это не касается, восхищалась я, продолжая копаться в бедре. Впервые с тех пор, как я узнала, что изменилась посредством неизвестного эликсира Фей, я ощутила небольшую волну удовольствия от мысли о продленной жизни. То, что со мной могли сотворить из-за оптимизированного состояния, – ужасно, но мне нравилась мысль о том, что я встречу больше рассветов, проведу больше ночей с Бэрронсом, у меня будет больше времени, чтобы понять жизнь.

– Сосредоточься, Мак, – пробормотала я себе под нос. В данный момент главная задача – пули. Список других проблем был довольно длинным, а теперь в него добавился и тот, кто выдал мои секреты.

Кожа пыталась сомкнуться вокруг лезвия. Теперь, с плотью Невидимых в желудке, я начала исцеляться еще быстрее. Придется постоянно резать, постоянно двигать ножом вперед и назад. Это было интересно, как операция на чужом теле. Сама я почти ничего не чувствовала.

На то, чтобы достать пулю из бедра, мне понадобилось две попытки. Чтобы извлечь пулю из руки – три.

Ну и конечно же, именно в таком состоянии он меня и нашел.

Сидящей на полу с мелкими осколками бесформенного металла на ноге, с выкидным ножом в одной руке и бутылкой – в другой (правда, до алкоголя дело так и не дошло), с выражением дикого торжества на лице. Я, наверное, даже смеялась.

Сидя на полу с голой задницей.

[13]

Мне казалось, что я под кайфом. Я и была под кайфом – от моей победы над пулями кровь пульсировала бессмертной силой, выносливостью и похотью.

Мой разум отметил присутствие Бэрронса, а тело сказало: «Давай на пол и сразу к делу. Я в идеальном настроении и состоянии». Через несколько минут после моего последнего поедания плоти Невидимых Бэрронс был убит. И я в одиночестве переживала и эйфорию, и последующее похмелье. Бóльшая часть кайфа пришлась на дорогу домой из Германии, и я старалась не думать и не особо чувствовать. Сколько времени прошло с тех пор, как мы в последний раз предавались животному безудержному сексу? Что со мной вообще не так?

Я знала ответ на вопрос. Это то, что я держала глубоко в себе. В испорченном яблочке, которым являлась МакКайла Лейн О’Коннор, скрывался прожорливый червячок. Теперь же, когда меня охватила агрессивная, дарующая ощущение полной безнаказанности эйфория от Невидимого мяса, когда Бэрронс, который выглядел одновременно полузверем и получеловеком, стоял рядом, когда не наблюдалось прямых и непосредственных угроз моему существованию, у меня осталась только одна потребность. Я очистилась – от той Мак, которой была раньше, причем во множестве аспектов. Возможно, именно это и нужно, чтобы жить дальше, разбираясь с кучей неприятностей. Стать наркоманкой. Я никогда не занималась любовью с Бэрронсом, будучи под кайфом от плоти Невидимых, но жутко хотелось. Тот привкус секса, который я получила в гроте Мэллиса, преследовал меня во сне, мучил, подстрекал попробовать снова. При-йа была кошмаром. Это состояние сделало меня бездумной и ненасытной, практически марионеткой.

Но кайф от плоти Невидимых оказался полным осознанием ненасытной похоти – и сочетался с несокрушимым телом. Пусть все будет слишком жестко, ну и что? Моя кожа исцелится в процессе, что позволит продолжать еще и еще. Мы можем сделать то, что я так любила и что напрочь сносило Бэрронсу крышу, и у нас не будет никаких ограничений.

Я задрожала от желания, внезапно слишком хорошо поняв, что творилось в голове у девчонок «увидимся-в-Фейри»[14].

Наши взгляды встретились, и я вздрогнула.

В моем Доме гребаная река крови.

Я буквально видела заглавную «Д» в его глазах и знала, что Дом Бэрронса находится там, где он решил обосноваться, и никому, вообще никому, не позволено там гадить. Месть будет жестокой, и я вовсе не уверена, что не укажу ему на Броди еще до рассвета. За время, проведенное в Дублине, я кое-чему научилась: если позволяешь засранцу уйти, он, как правило, возвращается. До тех пор, пока не лишишь его возможности ходить.