– А чем уж Кирилл тебя так достал? Требует хороших оценок в лицее, ругает за поздние возвращения домой?

– Ха-ха! Пусть только попробует! Так, вообще. У нас ведь между комнатами не стена, а легкая картонка. Вы понимаете...

– Так ты ревнуешь, братец? Охладись! Ты ведь уже взрослый парень! Скоро вылетишь из гнездышка, а мама твоя одна останется. Вот что. Приходи-ка к нам на молодежный тренинг знакомств. Камасутру не обещаю, но скучно не будет.

– А сколько занятия стоят?

– Для тебя – ничего!

Я подрабатывала там и сям, проводя краткосрочные тренинги, и была рада, что смогу чем-то помочь этому мальчишке, чья мама так скверно обошлась со мной, лучшей подругой. Однако в моей истории точка еще не поставлена. Я предпочитаю решать такие вопросы цивилизованно.

– И еще, Васенька. Передай, пожалуйста, Киру, чтобы он обязательно позвонил мне. Скажи ему, что мне теперь известно, с кем он и где.

– А если он мне врежет за то, что я вам все выложил? Я же не думал, что вы не в курсе.

– Он тебе спасибо скажет, я уверена. Ты разве не знаешь, что человеку трудно вину свою переносить. А тут она так очевидна. Но я его готова простить.

– А он говорил, что вы сами виноваты, не заботились о нем как следует.

– Все же пусть он позвонит мне.

Не знаю, передал ли Вася мою просьбу Киру позвонить, но звонка от Кира я не дождалась. Он определенно трусил и избегал объяснений со мной. И разве я не достаточно узнала Кира за два года, чтобы удивляться такому поведению? Он не любил создавать себе сложности там, где можно было обойтись без них. Да и что мне дал бы такой разговор, ведь я не собиралась бороться за возвращение этого человека. Однако я позвонила Люсьене, чтобы расставить нужные акценты в наших отношениях. Сказала ей, что мне известна вся история.

– А как ты узнала, Долька, что Кир переехал ко мне? Он тебе сам позвонил?

– Предлагаю встретиться где-нибудь, тогда поговорим.

– Приезжай к нам домой, раз ты теперь все знаешь! Я все хотела тебе сказать про нас с Киром, но не решалась. Нашей дружбе это ведь не помешает? – заискивающим тоном спросила Люсьена.

Ехать к ней домой я не собиралась, поэтому мы договорились встретиться в знакомом обеим кафе.

Я отказать приезжать к ним домой не только потому, что пришлось бы тащиться через весь город в спальный район, где Люсьена жила в квартире брежневской эпохи с матерью, сыном, а теперь и Киром. Я не готова была к встрече с бывшим бойфрендом, предавшим меня.

Мы встретились с Люсьеной недалеко от моего университета, в кафе «Сладкоежка». Весьма подходящем месте, чтобы подсластить горькую пилюлю ее предательства.

В последние годы Люсьена, отчасти благодаря своей работе, требующей физических усилий, все более становилась похожа на киношную колхозницу из советских фильмов. Ядреная, мускулистая фигура, грудь, будто силиконом раздутая, широкоскулое лицо, прямые, гладко зачесанные назад волосы. Никто из девчонок нашего класса не подурнел со школьной поры так, как она. Из длинноногой девицы с потрясающими воображение мальчишек сиськами превратиться в такую тетку! Хотя сейчас, как я заметила в прошлый уже раз, она сбросила вес – чтобы мужика отбить, на какие ухищрения не пойдешь! И одета она была по моде нынешнего сезона: явилась в короткой, обтягивающей бедра юбке и белой куртке, украшенной серебристыми блестками, едва сходящейся в груди. Видно, Кир еще не успел подарить ей шубу.

Сразу, как мы сели за столик – перед каждой чашка кофе и огромный кусок торта на блюдечке, – я высказала Люсьене все, что думаю про ее поведение:

– Это называется предательство, милая подружка. Не уверена, что смогу продолжить отношения с тобой в прежнем формате.

И тут из глаз Люсьены брызнули слезы и потекли по щекам. Было странно и неприятно смотреть, как плачет эта дылда, – ее слезы казались мне бутафорскими, театральными. Тем более я знала, что ее никто не обижал, а, напротив, это она развалила наш с Киром вполне благополучный союз. Когда она всхлипнула раз-другой, на наш столик стали поглядывать другие посетители. Я достала из сумочки бумажный платок и протянула ей:

– На, вытри слезы и перестань разводить сырость. Это я должна реветь, а ты утешать меня.

– Но ты ведь не любила Кира? – с надеждой спросила Люсьена.

– Любила не любила, а жили мы хорошо.

– А он говорил, что ему было плохо, неуютно с тобой. Вы были каждый сам по себе. Кроме путешествий – ничего общего.

Люсьена, промокая платком уголки глаз, постепенно успокаивалась и переходила в наступление. Пересказывала отдельные нелицеприятные моменты нашей с Киром жизни – нажаловался ей, гад. Наконец, мне надоело выслушивать ее обвинения. Если бы она просила у меня прощения! Нет, она считала правой себя!

– Что ж, тогда у меня вопросов больше нет. Прощай, Люсьена. Думаю, у тебя достаточно большой круг знакомств, и мое отсутствие в твоей жизни не станет для тебя трагедией. Тем более сейчас, в разгар вашего медового месяца!

Но Люсьена снова разрыдалась. И изволила наконец просить у меня прощения. А также стала жаловаться на сложности семейной жизни, связанные с тем, что сын Вася не хочет замечать нового папу и считаться с его мнением.

– Долечка, дорогая! Неужели двадцать лет нашей дружбы для тебя ничего не значат? Неужели из-за Кира ты оставишь меня? У меня ведь никого ближе тебя нет! Кто даст мне совет в трудный момент? Ты такая умная!

С признанием моего ума Люсьена сейчас льстила мне, вообще-то она всегда считала себя более искушенной в житейских делах. Мое образование пыталась принизить, иронически называя его верхним, а психологические тренинги считала и вовсе ерундой. И все же я почувствовала, что она переживает и действительно опасается потерять меня – свою самую давнюю подругу.

Я выпила кофе и отодвинула чашу. Люсьена тоже стала собираться, потеряв надежду разжалобить меня.

И вдруг она выпалила:

– Зато скоро ты будешь вместе с Артуром!

Я с любопытством взглянула на нее:

– Откуда такие поспешные выводы? Мы всего-навсего общаемся с ним в Интернете.

– Он недавно написал мне на «мыло», спрашивал, правда ли, что ты теперь одна, что у тебя нет мужчины.

– И что ты ответила?

– Угадай с трех раз! Ладно, не буду мучить: написала, что ждешь его и влюблена, как прежде, до одури!

Я всплеснула руками, покачала головой. Ну разве можно сердиться на такую пустомелю!

Вечером, бессмысленно уставившись в телевизор, я вновь вспомнила эту встречу в кафе. С удивлением обнаружила, что я действительно не сержусь на Люсьену, потому что сердимся или обижаемся мы только на близких людей – на тех, кого любим, кому доверяем. А Люсьену я уже никогда не смогу считать близкой подругой – просто знакомая, а значит, никаких обид. Люсьена мне теперь виделась будто издалека, мелкой букашкой, но я не желала ей вреда.