– Как вам не стыдно так говорить! У вас детей нет или вы дура набитая?

Они начали кричать друг на друга в коридоре школы, а я стоял, улыбался, но внутри рыдал и хотел, чтоб меня оставили в покое, а еще лучше – отправили на родину. Пусть родители остаются здесь, если им нравится, а я буду жить в Цхинвале у тети Лубы, она одинокая старая дева и не откажется от меня. Или поеду к сестре, она недавно вышла замуж за богатого, им ничего не будет стоить содержать меня. И я снова пойду на дзюдо – продолжу свою спортивную карьеру.

– Да вы посмотрите на него! – кричала завуч, показывая на меня журналом. – Он даже разговаривать не может!

– Таме, – мама привлекла меня к себе, и мои кудри сделались мокрыми и солеными. – Скажи что-нибудь, не молчи только! Ты же всего «Евгения Онегина» наизусть знаешь, ну прочти ей с выражением: «Однажды русский генерал из гор к Тифлису проезжал…» Дальше сам, сынок, ну давай, не позорься!

– Пусть он прочтет из книги хоть один куплет, – злорадствовала завуч. – И я выдам ему красный диплом об окончании школы.

– Ну детка, я же рядом, никого не бойся, – мама нарочно перешла на осетинский, и завуч подозрительно прислушивалась к ее речам. – Давай, покажи этой толстой шлюхе, какой ты умный и начитанный!

– М-м-м, – пытался отлепить я скотч от губ, но не мог и только потел от усилия. – М-м-м…

Но больше всего я не любил, когда родители посылали меня встречать младшего брата из школы. Он учился во вторую смену, возвращался поздно, и предки боялись, что его обидят. Так со мной ему было в миллион раз опасней, потому что парни в тюбетейках сразу же кидались на меня, чтобы раздеть-разуть. Как-то я выклянчил у отца сто рублей, мы с мамой сгоняли на толкучку и купили там модные кроссовки – «московский адидас». Я пошел в них в школу, но на обратной дороге несколько местных малолеток пытались разуть меня. Я дал одному из мальцов пинка под зад, и тут из кустов выскочили парни в тюбетейках, но я уже был опытный и знал, что делать. Первому, кто ко мне приблизился, я нанес три сокрушительных удара в морду и сделал ноги. На родине я немного занимался боксом, и тренер сказал, что я обладаю нокаутирующим ударом, он обещал вывести меня в чемпионы, если буду серьезно заниматься. Но я не остался у него, потому что был помешан на дзюдо. Парни в тюбетейках погнались за мной, но я легко ушел от этих обкуренных ушлепков. Одному легче удирать, но младший брат – серьезная обуза в таких делах. Я пытался объяснить это родителям, но разве им втолкуешь? Они знать ничего не желали и чуть ли не силком выгоняли меня из дома встречать братишку.

Район, где мы жили, зовется Горбаня, это частный сектор, он весь вылеплен из глины и больше напоминает кишлак. Улочки здесь узенькие, по бокам вырыты арыки, и надо быть очень осторожным, чтобы не наткнуться на парней в тюбетейках. У меня чутье уже было, как у зверя, я чувствовал на расстоянии охотников на иноверцев и выжидал, когда они свалят, либо сворачивал на более пустынную улочку. Братишку я обычно ждал на троллейбусной остановке, и он прибегал туда румяный с ранцем за спиной. Я брал его за руку и возвращался с ним домой, выбирая пути побезлюднее.

Как-то раз мы пошли по улице, где обычно собирались игравшие в нарды седобородые старцы. Я думал, что рядом со старшими молодежь будет вести себя прилично и мы спокойно доберемся до дома, да не тут-то было. На топчане в тени дерева сидели, поджав под себя ноги, несколько долгожителей и пили чай. Возле них околачивался бача примерно моих лет. Я поздоровался с мудрецами, они посмотрели на нас, и один из них поманил бачу и что-то сказал ему на ухо. Тот кивнул, с улыбкой подбежал к нам и, не говоря ни слова, дал мне в пятак. Боли я не почувствовал, такая во мне вспыхнула злоба. Я наклонился к братишке, причем получил еще пинка под зад, и сказал ему: ты не заблудишься, дорогу помнишь? Помню, ответил братишка со страхом, а ты? За меня не бойся, а ты беги домой, нигде не останавливайся, понял? У него только пятки засверкали, а я повернулся к этому подонку и стал его бить. Он был хилый и сразу же вырубился. Старцы, увидев валявшегося в арыке бачу, стали орать и размахивать палками, появились женщины и завизжали как резаные, а я подошел к топчану и перевернул его вместе с этими старыми уродами. И сразу дернул, по дороге сбив пожилую толстую таджичку с белым халатом на голове. Я ввалился во дворик дома, где мы жили, и увидел отца с топором – похоже, он собрался мне на помощь. Я отдышался и попросил его не делать глупостей.

– Ну не могу же я сидеть сложа руки! – сказал он, но как-то нерешительно. Папаша хоть и был огромный и обладал невероятной силой, но после того убийства в парке я перестал его уважать. Он, черт подери, мог бы вмешаться, а не смотреть, как толпа ублюдков колошматит парня.

– Ты хочешь кого-то зарубить? – спросил я отца иронично.

– Того, кто тебя обидел.

– Тогда ты сядешь в тюрьму, а кому это надо? – я манипулировал им. – У тебя теперь хорошая работа, ты помогаешь всем, лучше дай мне денежку, чтоб я смог поехать на родину, кстати, передам от вас подарки зятю и сестре.

– Ладно, езжай. Сколько тебе нужно? – отец положил топор и пошел в дом за баблом.

Я уехал к тете Лубе, но не поладил с ней, она придиралась ко мне по пустякам, страсть как мы ругались, чуть ли не дрались, так что пришлось вернуться обратно в Душанбе к родителям. А сейчас, хоть я и отбил себе кулаки об стену, отец решил не давать мне денег на поездку, он встал с дивана и вышел во двор покурить. Я прошмыгнул мимо него, открыл калитку, но, прежде чем хлопнуть дверью, бросил: «Хоть тело мое похороните в Цхинвале». Я решительно направился туда, где обычно собиралась местная шпана. Отец звал меня, кричал, чтоб я вернулся, мол, дам бабла, только не делай глупостей! Но было уже поздно: парни в тюбетейках преградили мне путь, и я, вместо того чтоб улепетывать, как раньше, вынул из кармана нож, нажал на кнопку, и