Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Что ты собираешься делать? – шепнул Элиав.
– Мистер Зодман! – торжественно объявил Табари. – Завтра утром вам предстоит полюбоваться одним из ваших прекрасных лесов…
– Зовите меня Пол. И вы тоже, миссис Бар-Эль.
– Завтра утром, Пол, я отвезу вас на встречу с вашими деревьями.
– А нельзя ли прямо сейчас?
– Нет! – твердо сказал Табари, и сам был удивлен легкостью, с какой Зодман принял его решительность. Затем араб отвел в сторону Кюллинана и спросил: – У тебя есть быстро сохнущая краска?
– Немного… она дорого стоит.
– Ее никогда еще не использовали для более высокой цели.
– Какой цели? – спросил Элиав.
– Я хочу переименовать лес Орди Уингейта[4]– здесь и сейчас…
– Минутку! Те большие деревья?
– Пол Зодман никогда не заметит разницы, – сказал Табари и тем же вечером сделал выразительную надпись:
«Мемориальный лес
ПОЛА ДЖ. ЗОДМАНА»
Когда краска высохла, буквы обрели чрезмерную яркость, так что Табари отнес надпись на холм и повозил по земле в раскопе, после чего исчез на весь остаток дня.
Вечером же произошел ряд недоразумений, после чего в Макоре воцарилась смятенная атмосфера. Неприятности начались после того, как Зодман, выйдя из штаб-квартиры полюбоваться на закат, спросил у кибуцника:
– Молодой человек, где здесь синагога?
– Шутите? – расхохотался фермер и пошел доить своих коров.
Вернувшись, Зодман пожаловался Элиаву:
– Я организовал полет так, чтобы прибыть в Израиль в пятницу. И в первый же вечер побывать на молитве. А теперь мне говорят, что в кибуце нет синагоги.
– В этом кибуце нет. Но в других есть, – попытался успокоить его Элиав.
– Вы ходите в синагогу у себя дома? – спросила Веред.
– Нет, но евреи, которые поддерживают Израиль… словом, мы как-то ожидали…
Веред с презрением отнеслась к этим объяснениям и без рассуждений отвергла их:
– Вы ожидали, что мы, израильские евреи, более религиозны, чем вы, американские?
– Откровенно говоря, да. Вы живете в Израиле. У вас есть определенные обязанности. Я живу в Америке. И у меня другие обязанности.
– Например, делать деньги, – уточнила Веред.
Зодман понял, что несет глупости, и понизил голос:
– Простите, если я задаю неудобные вопросы. Но, миссис Бар-Эль, ваши люди каждый год уговаривают меня предоставлять средства… чтобы Израиль был еврейским государством.
– И каждый год вы шлете нам несколько долларов, чтобы мы могли молиться за ваше благополучие?
Зодман отказывался терять самообладание.
– Боюсь, что вы воспринимаете ситуацию несколько прямолинейно, но разве не этим мы, евреи, занимаемся из века в век? Когда мои предки жили в Германии, каждую зиму приезжали люди из Святой земли, собирая средства на поддержку религиозных евреев в Тиберии и Цефате…
– Дни благотворительности кончились, – фыркнула Веред. – Теперь в Израиле живет новая порода евреев.
И Полу Зодману довелось встретить ее представителя. Сев обедать, он увидел перед собой тарелку супа, ломти мяса, масло…[5]Он потрясенно уставился на сочетание мяса и масла и подозвал официанта. Им оказался Шварц, секретарь кибуца.
– Это масло? – спросил Зодман.
Указательным пальцем Шварц ткнул в кусок масла, облизал палец, вытер его о безрукавку и спросил:
– Что еще?
– Разве этот кибуц не кошерный?[6]
Шварц посмотрел на Зодмана, перевел взгляд на Кюллинана и с американским акцентом спросил:
– Он дурак или что? – Остановив официанта, он взял у него кувшинчик.
– Сливки к вашему кофе, – презрительно бросил тот.
Зодман пропустил мимо ушей его слова, но, когда Шварц отошел к другому столу, спросил:
– Не кажется ли вам странным, что тут нет кошера?
– Вы и дома едите только кошерное? – сухо осведомилась Веред.
– Нет, но я…
– Предполагал, что займусь этим в Израиле, – с сарказмом закончила она его фразу.
Тем не менее, Зодман отказывался выходить из себя.
– Я предполагал, что в кибуце, где растет молодежь… – Он пожал плечами.
Элиав предложил компромисс:
– На наших кораблях, самолетах, в гостиницах… Они все кошерные. Разве это вас не убеждает?
Зодман не ответил. Его серьезно обеспокоило знакомство с кибуцем, где нет синагоги, а в обеденном зале отсутствует кошер, – но именно Табари, араб, мусульманин, успокоил его:
– Пол, когда вы завтра увидите свои лес…
– Его… что? – переспросила Веред.
– Его лес. Сегодня я побывал в нем. Выглядит он великолепно. После того как вы посмотрите на него, почему бы нам не поехать в Цефат? Будет Шаббат, и мы сможем посетить синагогу воджерского раввина.
– Хорошая идея, – согласился Элиав. – Мистер Зодман, вот там вы увидите тот Израиль, который ищете.
Но Зодман ничего не ответил на это предложение, и вечером все пошли спать в расстроенных чувствах. Зодман чувствовал, что впустую потратил деньги на еврейское государство, которое игнорирует синагоги и ритуалы; Кюллинан подозревал, что может потерять своего основного спонсора; Элиав считал, что, как представитель израильского правительства, он должен ублажить Зодмана; Веред же вспоминала американца как занудного дурака, взгляды которого унижают ее страну. Хоть бы он поскорее уехал и можно было вернуться к работе. Только Табари остался доволен этим первым днем. В полночь он нырнул в палатку Кюллинана, разбудил его и Элиава и предложил им бутылку холодного пива.
– У нас в самом деле неприятности, – весело сказал он. – Но выход есть. Мой дядя Махмуд разбирался в раскопках лучше всех в Палестине, и у него было одно основное правило. Человек, который дает деньги, должен получать удовольствие. Махмуд всегда хранил в песке какую-нибудь крупную находку, и когда появлялся важный гость… – Табари склонился к слушателям: – Завтра вечером мы сделаем Пола Дж. Зодмана одним из самых счастливых миллионеров на свете, потому что вы увидите, что раскопали мои ребята! Пока мы это прячем, и два человека стоят на страже. И не спорьте! Не спорьте! – Встав, он направился к выходу. – Завтра утром, перед отъездом в лес, Раанан из Будапешта подбежит к моей машине с криком «Эфенди! Эфенди!».