Гай вскочил и ринулся к окну, где в углу в вазе как раз и прятался ананас.

— Я вообще-то про мясо говорила… — произнесла тихо, действительно чувствуя голыми плечами электрическое поле, подзаряженное ненужной перебранкой. — Мог бы хотя бы по тарелкам разложить.

— Тогда выражайся понятнее! — обернулся он с фруктом в руках. — Мяса можешь сама себе положить!

— Могу… Все могу…

— И это тоже можешь сама сделать. Я посплю на диване…

— Ну, может, хватит?! — вскочила я со стула. — Ты когда бабу трахать приводишь, ты с ней даже не разговариваешь, что ли? На отвлеченные темы… — закончила уже довольно-таки тихо.

— Слушай, — стоял он с ножом в руках надо мной и ананасом. — Ты, кажется, еще ни на одну минуту не заткнулась. Я слушаю. Вам же слушатель нужен, а не собеседник…

— Неплохо в бабах разбираешься…

— Не жалуюсь и никто не жалуется…

И не жалеешь никого — даже ананас. Мне бы тоже так же мастерски свернул шею, как ему — хохолок. Я не смотрела, как он чистит ананас, смотрела в пустую тарелку. Потом поднялась и отнесла грязные маленькие из-под салатов в раковину. Там и осталась стоять в метре от хозяина, вдыхая теперь перебивающий все другие сладкий аромат экзотического фрукта.

— Извини.

Я машинально отошла от раковины — думала, Гай хочет слить в нее ананасный сок с разделочной доски, а оказалось, что он никуда не собирался идти, даже головы ко мне не повернул.

— Ты тоже извини, — ответила, смотря на пустой стол.

Нет, полный — куда нам столько съесть! Только без нас, с пустыми стульями. Мы непонятно где были, каждый на своей орбите, не пересекаясь даже вскользь.

— Странно, что Юпи не боится звуков петард, — сказала я, не поворачивая головы в сторону окна, за котором уже который час запускали салюты.

— Просто устала, как собака.

В голосе Гая не слышалось смеха — может, он и не пытался шутить. Я тоже устала, как собака, от одиночества. Мне даже не секса хотелось, а участия — разнообразия, а то либо рабочий стол, либо ярмарочный прилавок, либо вылазки в город в бабской компании — и мамины косые взгляды и невысказанные вопросы, что я думаю о своем будущем? Ничего не думаю — будущее наступит без моего на то желания. Как в детской восточной сказке: скука, разбойники, скука…

— Отойди!

Теперь Гаю действительно потребовалась раковина, и я вернулась за стол, на котором поверх тканевых салфеток белела теперь только одна большая тарелка — одна для каждого, а не на двоих.

— Хочешь ананаса? Или убрать в холодильник до Нового года? До шампанского?

— Убери…

Не знаю, ничего не хотелось — навалилась апатия, придавила, точно могильным камнем. Почему я просто не могу расслабиться в хорошей компании на один вечер, на одну ночь и, может, даже на один день, первый день нового года. Возможно, он и задаст нужное направление оставшимся триста шестьдесят четырем дням, чтобы они перестали утомлять рутиной.

— Не поухаживала, — присел Гай к своей пустой тарелке и не взял ложку, специально оставленную мною в сковороде. — Открой рот.

Он взял вилку и наколол в нее мясо, чтобы протянуть через стол.

— Зачем? — спросила уже с полным ртом.

— Чтобы меньше говорила. И вообще хватит жрать, а то уснем до Нового года, как Юпи.

— Устал?

— От тебя — очень. С непривычки. Особи женского пола, которые бывали здесь до тебя, знали, зачем пришли, и я знал, зачем их привел. Сейчас ни ты, ни я не в курсе, что тут делаем. Если только собаку охраняем… Да и то вопрос — кто кого: может, это она — нас, чтобы мы друг друга не сожрали.

— Жалеешь, что пригласил меня?

Я не смотрела на него с вызовом — скорее устало, просто устало. Он даже зевнул, на меня глядя.

— Жалею. Но что поделать — уже пригласил, — Гай наколол теперь кусочек картошки с золотистой корочкой, щедро посыпанной травами и смесью перцев, и я снова покорно открыла рот. — Нужно как-то спасти эту ночь. Есть идеи?

И он наколол еще один кусок мяса, но отправил на этот раз в собственный рот. Ничего, хоть с одной вилки ели, но, к счастью, не с ножа…

Быть на ножах в новогоднюю ночь — верх глупости и самонелюбви: ну кто же саморучно возьмется портить себе праздник? Только идиот! Вот мы такими и были — нас познакомили, нас накормили, нас наконец-то оставила наедине наглая собаченция, а мы что делаем — ругаемся.

Я закрыла рот — не для бранных слов, а чтобы не заглотить новый кусок мяса, который мог стать мне поперек горла.

— Я наелась!

Да, сыта всем этим сыр-бором: мы собрали елку и собрались под ней, чтобы не скучать в одиночестве, а уже делим квартиру, чтобы не встречаться… Какая глупость… Несусветная! Все разногласия нужно забыть, как прошлогодний снег.

— Пошли… спать…

— Без ананаса и шампанского? — прекрасно понял меня Гай, просто решил поиздеваться напоследок.

Ну — нельзя же вот так просто взять девушку и поцеловать…

— Это когда проснёмся… — решила убить я последний червячок его сомнения улыбкой, лучезарной, ярче горящей елки.

— Как скажешь, — и Гога отправил мясо себе в рот. — Вкусно, — сказал, все еще тщательно пережевывая кусок. — Зря отказалась.

— Если собака не залезет на стол и не подчистит всю сковородку, в будущем году еще раз подогрею, — смотрела я прямо ему в глаза, вот совсем прямо, теперь не отвертишься…

Гай и не отворачивался. Он улыбался — не с издевкой, не для понтов, а просто — по-новогоднему, чтобы порадовать меня своей… Ну, готовностью поздравить меня с Новым годом нетрадиционным способом…

— Меня по новой подогревать не надо… Я еще не остыл…

Как и его объятия, которые он мне тут же раскрыл: я в них нырнула, точно под одеяло — они были мягкие и теплые. Поймала его губы или отдала свои — как ему приятнее думать, мне приятнее просто целоваться, глотая воздух, запутавшийся в мягкой бороде. Она скользила по моим щекам мягкой кисточкой для пудры, но пудрила исключительно мозги, чтобы шестеренки окончательно засорились и перестали крутиться. О чем сейчас думать? Когда старый год прошел, новый еще не начался… Не наступил.

Наступали мы друг другу на пальцы, все больше и больше сокращая расстояние между нашими ногами, переплетаясь ими, точно дикие растения — корнями. Мы не сорняки, а очень даже аристократические цветочки, просто с безумным блеском в глазах. Сегодня Новый год, сегодня можно… Все!

— Осторожно! — на этот раз бретелька запуталась в моих волосах, и на этот раз остановила его я.

— Тогда сама…

Гай отступил, и я бросила майку на стул — получилось, что на его, который оказался ближе. И секунды не прошло, как руки Гая снова обвились вокруг моего тела, только теперь почти голого. Последнюю деталь он пока не снимал, потому что не желал отпускать губы. Я так сильно жалась к его груди, что не понять уже было, на кого одета футболка и долго ли протянет ткань — не протрется ли до дыр моими безмясными ребрышками…