Справлять американский «красный день календаря» в компании преступников мне доводилось впервые, и я внимательно присматривался и принюхивался к своим новым ощущениям.

Разговоры о Дне независимости я слышал буквально с первых часов своего заточения. В тот злополучно-незабываемый год 4 июля выпало на понедельник, поэтому «контингент» расслаблялся три дня подряд.

На выходные и праздники администрация тюряги вводила некоторое послабление: мы могли оставаться без синтетической тюремной формы весь день – с утра и до позднего вечера.

Вот уже три дня как я мотал свой срок, а униформу, можно сказать, так и не «нюхал». Несмотря на липкую июльскую жару и влажность, ходить в шортах и футболке в будние дни можно было только после 5 вечера и в выходные.

Или как сейчас, на праздники…

Когда я впервые увидел зэков в тюремных «хаки», то понял, что красота мир не спасет. Огромные пятна пота на спине и под мышками на грязно-защитном фоне только подтверждали мои наблюдения.

С другой стороны, я не мог утверждать, что одинаковые белые футболки, серые шорты или треники делали из нас расписных красавцев.

Пять тысяч уродцев под одной крышей.

Поскольку наша одежда (не важно: форма или свое «родное», из тюремного ларька) была похожа как пресловутые две капли воды, то на первый план выступало Лицо.

В большинстве своем арестантские физиономии выглядели достаточно отталкивающими. Я сразу же заметил этот любопытный физиологический феномен.

Никаких греческих профилей или римских носов, никакого благородного овала или горящих глаз, никаких волевых подбородков или интеллектуальных лбов. Из сотен зэков я насчитал всего лишь несколько десятков внешне более-менее располагающих к себе людей.

И тут меня осенило: на свободе именно одежда вносила определенное благообразие и миловидность. И скрывала природные недоработки.

В Форте-Фикс напрашивался другой вывод: «Печально я гляжу на наше поколенье. Его грядущее – иль пусто, иль темно…» В тюремной библиотеке труды Михаила Юрьевича отсутствовали, приходилось цитировать по памяти.

Как и три года назад, в своих первых СИЗО, я сам с собой начал играть как бы в детскую игру. Рассматривая окружающих меня сидельцев, я представлял себя по очереди то капитаном шхуны, то каким-нибудь плантатором.

Очень веселенькая тюремная забава, рекомендую!

В первом случае в задачу капитана входил отбор латиноамериканцев или жителей Карибских островов в экипаж парусного фрегата. Они должны были быть надежными морскими волками, не способными к бунту.

Думая о бригантинах и Веселом Роджере, я внимательно вглядывался в лица латиноамериканских и вест-индских заключенных. Выходцы из Доминиканской Республики, Кубы, Ямайки, Гаити, Гондураса, Колумбии, Пуэрто-Рико, Сальвадора, Никарагуа, Бразилии, Чили и Аргентины давали богатую пищу для воображаемой игры.

На самом деле родиной классического пиратства была именно Центральная и Южная Америка, откуда и происходила половина заключенных Форта-Фикс. Они и выглядели по-пиратски: не хватало только косынки на грязную голову, повязки на глаз, «черной метки» вместо тюремного ID и той самой знаменитой бутылки рома.

Когда же я рассматривал чернокожих зэков, составляющих другую половину тюремного контингента, то игра была уже другой. На этот раз я был не капитаном шхуны, а богатым плантатором – производителем сахарного тростника.

Я видел себя в пробковом шлеме и с плеткой-семихвосткой на рынке рабов-невольников, только что привезенных из Африки. В мою задачу входила покупка нескольких десятков негров для работы в поле.

С одним важным условием: будущие рабы не должны поднять восстание. Таким образом, мне требовались доброжелательные и трудолюбивые персонажи, не способные к жестокости и предательству.

Рассматривая своих сокамерников и соседей по заключению, я пришел к совершенно нерадостному выводу. Почему-то так складывалось, что надежных моряков и верных рабов насчитывались буквально единицы.

Большинство фортфиксовцев не выдерживало конкурса на замещение вакантных должностей из моей сказки. И не то чтобы требования были особенно завышенными.

Недаром при входе в наше печальное заведение висел транспарант – «Это тюрьма, а не загородный клуб», то есть «This is jail, not a country club».

Поэтому душа и отдыхала с русскими.

Во всяком случае – поначалу.

… Достаточно рано, часов в девять утра, наиболее активная часть русско-американских зэков подтянулась на место встречи, запланированное еще накануне.

Небольшой овальный лужок с пожухлой травой окаймлялся задрипанной беговой дорожкой. По утрам и вечерам под спортивные знамена Форта-Фикс выходили наши местные легкоатлеты.

Спорт и более-менее активный образ жизни привлекал одну четвертую – одну шестую часть тюремного населения. Карты, телик, 24-часовое поглощение «джанк фуда»[42] были несравненно популярнее диетических ограничений, тренажерного зала и бега трусцой.

У русских в отличие от распухающего от нездоровой пищи большинства проглядывалась некая любовь к физкультурным утехам. Ровно в шесть утра открывалась зона, а вместе с ней – заброшенная беговая дорожка и «джим»,[43] заполненный сломанными тренажерами.

Первым на «стадион», как молодой огурец, выскакивал неугомонный Семен Семеныч Кац. Несмотря на предпенсионный возраст, он упрямо накручивал круг за кругом. К концу занятий бывший гэтэошник и алкоголик выжимал мокрую от пота майку и готовил свою любимую овсянку.

Столовский завтрак его не устраивал ни под каким соусом.

В утреннюю кашку Семен с любовью добавлял украденное из столовки яблочко. Потом – пару ложек арахисового масла и горсточку обезжиренных хлопьев «гранола». Сверху все посыпалось орешками с изюмом и настаивалось минут 10–15.

Умытый и раскрасневшийся брайтончанин, благоухавший туалетным мылом «Доув», выходил из своего корпуса во второй раз ровно в 7.30 утра.

В одной руке он нес затертый пластиковый контейнер с любимой кашкой, в другой – круженцию с декофенированным кофе «Тестерз Чойс»[44]. Под мышкой – очередная книжица с популярными и несложными кроссвордами.

За одним из свободных карточных столов его неизменно поджидал Капитан. Высокий блондин Сережа, природный русак, нежно дружил с тщедушным, но мудрым семитом Семеном Кацем.

Они всегда были вместе – форт-фиксовские Самуэль Паниковский и Шура Балаганов.

Одновременно с Семен Семенычем в корпусе напротив вставал законник Дима Обман. На стадион он не ходил. Прихватив с собой сына и его друга, он отправлялся в тренажерный зал.