– И вы молчали?! – Максим поднял голову и заглянул немке в виноватые глаза. – Как же так? А как же я?

Прости меня… – Екатерина Григорьевна всхлипнула, достала платок, вытерла покрасневшие глаза. – Я не ожидала, что все так серьезно. Сердце у меня болит о ней, дурочке… Молодая, глупая, жизни не знает… Грешным делом и про тебя думала: к чему все это? Зачем? Рано… А вот оно как вышло… Приезжал он сюда. Видный мужчина, красивый, ухоженный, одет дорого, манеры как у наследного принца… Говорит: ни о чем не беспокойтесь. Я вашу дочь люблю и уважаю, хочу жениться, институт она закончит… Ни в чем нуждаться не будет… И вы тоже… Я говорю, мне ничего не надо, лишь бы Женька была счастлива… Спросила: а как же ваши первая жена и ребенок? Он поморщился и говорит: «Это была ошибка молодости…» – Екатерина Григорьевна тихо заплакала. Евгения вернулась около полуночи. Увидев Максима, испуганно попятилась, покаянно опустила голову, повторила то, что он уже слышал:

– Прости меня. Я люблю другого. Я виновата, надо было раньше все тебе рассказать… Зря ты приехал…

– Зря?! Пойдем поговорим! – Он схватил ее за руку выше локтя, сжал так, что Евгения ойкнула, потащил в коридор.

– Мне больно! – крикнула Евгения.

– А мне не больно?! – взревел Максим. – Как ты могла! Он же покупает тебя как вещь, как безделушку! Натешится и бросит!

– Даже если так, это мой выбор, – отрезала Евгения. – Я так хочу.

– А как же я?!

– Я никогда не говорила, что люблю тебя! – выпалила она, глядя на Максима в упор потемневшими гневными глазами. – Я была честна с тобой с самого начала! Да, ты мне немного нравился, мне было лестно, что взрослый парень обратил на меня внимание! Я и правда надеялась тебя полюбить, но у меня не получилось! Ты мне дорог, но только как друг, как старший брат! Когда ты меня целуешь, у меня такое чувство, будто мы совершаем инцест!

Не помня себя он замахнулся, чтобы ударить Евгению по лицу. Она чуть повернула голову, подставляя щеку, проговорила с горечью:

– Ну, бей, если тебе от этого станет легче. Его рука упала и повисла плетью.

– Прости, – выдохнул он, избегая ее взгляда.

– Послушай, Макс, – она коснулась его запястья, – мне жаль, что так вышло… Ты еще встретишь свою девушку, будешь счастлив, а обо мне забудешь…

– Не надо! – оттолкнув ее руку, процедил Максим сквозь зубы. – Не трогай меня. Я не нуждаюсь ни в твоей жалости, ни в твоих советах! Рад, что ты дождалась своего принца. Будь счастлива. Прощай.

* * *

Максим долго бродил по улицам, не помня ни их названий, ни их направлений. Сначала ему хотелось ломать и крушить все вокруг, он опрокинул урну, откуда посыпались окурки и мусор. Ему стало противно. Потом забрел в ночной бар, накачался водкой, закусывал какой-то дрянью. Наверное, вид у него был неважный, потому что ханурик в мятом пиджаке с засаленными локтями, сидевший в углу, подрулил к нему и стал говорить, что все образуется. Максим налил ему рюмку в знак поддержки. Когда бутылка расслоилась и поехала вбок, подошел бармен и посоветовал проветриться. Максим вышел, сделал пару шагов. Его вырвало. Идти не было сил. Он сел прямо на землю и не знал, сколько прошло времени, когда кто-то затряс его за плечо и стал настойчиво спрашивать документы. Разлепил глаза, увидел патруль и стоящий неподалеку уазик. Нашел в кармане паспорт, студенческий и билет на «Стрелу». Милиционер спросил, что Максим делает в Москве.

– Путешествую, – угрюмо ответил Максим.

– Хорош студент, – брезгливо поморщился милиционер. – Куда тебя девать такого? Родня-то есть в Москве?

– Бывшая невеста, – поморщился Макс. – Только вряд ли она будет рада сейчас меня видеть. Она замуж собирается за нового русского принца на белом «мерседесе».

– Понятно. – Страж порядка почесал за ухом.

– Отвезите меня в аэропорт, пожалуйста, – попросил Максим. – Я вам заплачу.

– Мы что, такси, что ли? – почему-то оскорбился второй патрульный.

– Да ладно, Вась, видишь, у человека несчастье, – обернулся тот, который проверял документы. – Невеста к другому ушла. Подбросим его. А вообще, парень, песню знаешь: «Если к другому уходит невеста, то неизвестно, кому повезло».

* * *

Питер встретил Макса мелким противным дождем. Все здесь было серо: и земля, и небо, и воздух. Впервые город Петра не радовал Максима – давил, раздражал гнетущим унынием, чавкающей хлябью под ногами, облупившимися фасадами, грязной водой в гранитных каналах, могильным запахом сырости, которым город пропитался насквозь.

Максим впал в мутное оцепенение. Ничто его не радовало и не хотелось ничего и никого. Он никуда не выходил из дому, целыми днями лежал, глядел в потолок, толком не ел, не спал, выкуривал сигарету за сигаретой, мысли крутились вокруг предательства Евгении. Макс старался гнать их прочь – не получалось. В голове прокручивалось одно и то же: его маленькая смешная девчонка будет принадлежать другому. Пить, есть, гулять по парку, ходить в кино, путешествовать, заниматься любовью, рожать детей – с другим. А с ним, Максимом, никогда. Максим собрал все ее фотографии – их было не так и много. Долго, с каким-то садистским наслаждением жег в пепельнице. Надо было трахнуть ее хоть раз – может, было бы не так обидно… Забвение приносил только алкоголь. Ненадолго, но все же. Максим поднимался с кровати неумытый, непричесанный, небритый – и брел в ларек за очередной порцией жидкого успокоительного. Звонил телефон. Максим сначала хватал трубку в надежде, что услышит Евгению, которая скажет, что все, что мучит последнее время Максима, – неправда… Но потом понял, что этого не произойдет… Звонили с работы – сказал, что болен. Звонили родители – сказал, что с ним все в порядке, чтобы не волновалась. Трезвонили друзья, знакомые девушки, чужие люди – ошибались номером. Максим перестал подходить к телефону. И на какое-то время телефон затих, видно, устал. А потом зазвонил снова. Его беспокоил Сергей Сергеевич. Максим и ему сказал, что болен. Сергей Сергеевич поинтересовался, чем именно. Максим сказал: гриппом.

А потом позвонили в дверь. Максим удивился, но пошел открывать. На пороге стояли Сергей Сергеевич и еще один человек: невысокий, коренастый, в очках с толстыми стеклами, с саквояжиком в руке.

– Это доктор Кудрявцев Борис Анатольевич, – представил гостя Сергей Сергеевич. – Но на грипп что-то не похоже.

– Мне плохо. – Максим обвел посетителей мутным взглядом.

– Вижу, – сказал Сергей Сергеевич, отметил вереницу пустых бутылок вдоль стены, скорчил гримасу омерзения. – Фу, вонь у тебя, как в бомжатнике. Борис Анатольевич, открой, пожалуйста, окно.

В распахнутую фрамугу вместе с дождевой прохладой ворвался уличный шум, лай собак, вой сирен, детский визг.

– Так в чем дело? – поинтересовался Сергей Сергеевич.

– Это личное, – сказал Максим.

– Личное – одна из форм общественного, – строго возразил Сергей Сергеевич. И добавил отрывисто, по-военному: – Быстро выкладывай, что произошло, некогда с тобой возиться. Тоже мне, красна девица…