Внизу, сначала в саду, а потом на веранде, послышался голос вернувшейся дочери. Известно, от кого вернувшейся. Отсюда и стремительность походки, и спокойное дружелюбие к ньюфаундленду Рексу. И мысли Виктории приняли новое направление: может быть, красавец полковник и есть тот человек, который ей нужен?

Признать, что он уже как-то связан с ними? А как воспримет это он сам?

Часа через полтора должны начать собираться «старшие». Обсудить предстоящие похороны. Смысл их общей потери. И общего им вызова. Мартин хотел сыграть в одиночку. Независимо от «старших». Они не правы, конечно, что так хладнокровно наблюдали все эти годы за его фантастической попыткой. За попыткой реализации его фантастической идеи спонтанного поиска следов Училища.

Он еще подростком впервые высказал родне, то есть «старшим», на первый взгляд, совершенно дикую мысль, что свободный поиск, то есть обмен судьбы на негарантированный результат, есть единственная возможность снова выйти на Наставников, связь с которыми была утрачена Семейством десятилетия назад, аккурат с началом Великой американской депрессии.

А пока можно и действительно послушать классическую музыку. Что-нибудь вроде реквиема по грандиозной неудаче столь многообещающей когда-то жизни Мартина Марло.

Впрочем, его смерть, возможно, указывала на то, что он находился вблизи какой-то сверхчувствительной точки. Быть может, рядом с удачей? Неужели Мартин мог вот-вот установить утерянную связь?

Бокал крымского портвейна и несколько арий из Стабат Матер Перголези – вот ее программа на ближайший час. И никаких пока Римм, Петь, красавцев полковников и безобразных видений насильственной смерти. А впрочем, чем лучше естественная?

Когда несколько лет назад они обсуждали с дочерью, оправдается ли ставка на молодого Никонова, Римма удивила мать хладнокровным вопросом: «А что, другой избавит от смерти? Или хотя бы от старости?»

Вечная жизнь. Это ли не вершина и единственная оправданная цель могущества? Власти и денег? Демос никогда не мог понять, к чему столько усилий? Почему элиты снова и снова затевают смертельную борьбу за, казалось бы, бессмысленное наращивание того и другого? Для чего ввергают себя и народы, страны, империи в неисчислимые беды и испытания, никогда не в состоянии остановиться, удовлетвориться тем, что уже имеют?

Испокон веков все это неистовство объяснялось только одним: алчностью. Бессмысленная в своей неутолимости жадность, бесконечная в буквальном, то есть физиологическом, смысле слова жажда богатства, ну и, разумеется, всего того, что к нему прилагалось. Вот это все лежало на поверхности, все это действительно имело место быть. И поэтому-то всем этим легко и просто, а главное, вполне логично объяснялись безумные потрясения и страшная борьба в мировой истории.

Но была всегда и еще одна цель: бессмертие. Жизнь вечная и бесконечная. И не та, что обещал сын плотника. Вернее, не так, как он заповедовал, а реально достижимая. Не постом и молитвой, верой неугасимой да подвигами отцов-отшельников. А на путях магии и личного сверхчеловеческого могущества, чем владели в свое время не только жрецы, но и цари.

Как все это далеко. И недостижимо. А может, никогда и не было. И тем не менее поискам контактов с Наставниками, верить в существование которых в определенных кругах считалось хорошим тоном, посвящались большие усилия и значительные материальные ресурсы.

Правда, в глубине души Виктория считала все это чем-то наподобие клубного устава. Она знала, что, как и сегодняшние, многие поколения мужчин из «этих семейств» ставили себе некие сверхзначимые цели, грезили наяву, что, впрочем, нисколько не мешало им в решении сегодняшних, вполне рациональных и осязаемых проблем. А коли так, туманные намеки на былое могущество родов и династий и на возможность однажды вернуть утраченное, играли в реальности даже некоторую положительную, системообразующую роль. Эти разговоры и «озабоченности» старших, сплачивали и давали особую марку средним и младшим. У Рейнгольдов и Марло, Багратов и Хрущевых, Белоозеровых и Голенищевых, кроме их реальных активов, кроме недвижимости и сокровищ и даже кроме их связей и влияния в среде современной мировой финансовой олигархии, оставалось и кое-что про себя. Кое-что про запас. Как бы только для внутреннего употребления.

Но в каждом поколении случался и перебор, свой анфан терибль, «ужасное дитя», слишком всерьез уверовавший в реальную достижимость высшей цели. Воспринимавший ее не как идеальную точку схождения в бесконечной исторической перспективе, а как задачу собственной жизни.

Именно таким был и Мартин Марло. И если его угробили не за просто так, по пьянке или по недоразумению, – а предположить это было для Виктории трудно, так как она прекрасно знала не только ледяное самообладание этого «гуляки праздного», но и его выдающиеся психо-физические данные, – так вот, если не это, то что же?

Конечно, она «доложит» все своим мужчинам. Им и решать, следует ли открывать расследование и кого к нему привлекать. Ее собственный поспешный ход в этом направлении следует, пожалуй, считать и последним.

Еще один бокал Пино-Гри из Коктебеля. Старый друг лучше новых двух. А вот Стабат Матер Долороза уже слишком истончает нервы. Нет, Мартин ушел не просто так. Уж скорее бы по-явился на свет внук.

Пусть хоть от этого полковника, что ли. Если уж с безотказным Петенькой что-то не заладилось. И почему-то мысли пустились в ту область, относительно которой она всегда считала себя спокойной. А что она оставит внуку? Не считая, разумеется, самой фамилии. Что конкретно?

Вот эту дачу – точнее, комплекс дачных и хозяйственных строений – на громадном участке, подлинники импрессионистов и передвижников, камешки… Вроде бы неплохо. Все это может служить куда дольше, чем портреты бесчисленных президентов на быстро ветшающих банкнотах. Если… Если только не меняются правила игры. А эти правила меняются не чаще, чем раз в тысячелетие. Но что, если ее внук, а он ведь будет ангелоподобным, не иначе, что если он подгадает появиться на свет Божий именно в тот момент, когда Бог решит поставить на этой планете новую пластинку.

Когда Римма полчаса назад заявилась к мужу, то застала его в меланхолии и нелюбви к жизни и самому себе. Он начал было жаловаться на нелепое и не совсем ведь законное поручение, которое дала ему сегодня утром Виктория, но не был выслушан. Вернее, выслушан он как раз был, но не только без участия, но, как казалось, даже и без понимания. Жена и не подумала присесть рядом с ним и вникнуть в его проблемы. Вместо этого она непрерывно расхаживала по комнате, что-то снимала с себя и тут же примеривала что-то другое, взятое наугад из шкафа. Кажется, она даже освежила подмышки и виски духами, он не очень-то приглядывался к ее манипуляциям. Наконец она подошла ближе к мужу и взглянула ему прямо в лицо. «Ты нужен мне», – сказала она ему, и все было решено, по крайней мере в данном случае, потому что она тоже была нужна ему.

Но слышал он от нее подобное совсем нечасто.

Он смутно, или даже не очень смутно, ощущал связь между состоянием, в котором она иногда возвращалась домой, и словами, которые она тогда произносила.