– Не катаю, но с картами так и не расстался. Знаешь, кто я теперь? Ни за что не угадаешь.

– Отвечай уже, не томи.

– Я теперь фокусником работаю в местном цирке! А это Зинаида, невеста моя, у нас на следующей неделе свадьба.

Веня нахмурился, охваченный сомнением.

– Погоди! А как же большая игра? Я же вчера в городе самого Вуйчика видел, а еще Эдичка Сомов в городе нарисовался. Ты разве в Псков не на игру приехал?

– Откуда я должен был, по-твоему, приехать?

– Как откуда? Из Керчи!

– И когда же, по-твоему, я из Керчи приехал?

– Ну… вчера, позавчера, одним словом, на днях!

Митя подошел к Вене и похлопал парня по плечу.

– Да нет, дружок, я не приехал на днях из Керчи, потому как живу в Пскове уже два года, и у меня псковская прописка. Не веришь? Могу паспорт показать!

Веню все еще терзали сомнения, но требовать у Мити паспорт он не стал.

– Хорошо. Ты у нас теперь местный, с этим делом разобрались. А что тогда, по-твоему, Зося с Эдичкой в городе делают?

Митя поджал губы, потом обернулся к Зиночке и ровным голосом шепнул ей на ушко:

– Ступай домой, Зинуля! Этот человек для меня не опасен. К тому же он, по всей видимости, и в самом деле милиционер. Иди до дома, ла́да моя, я тебе дома все расскажу, а сейчас нам с Вениамином потолковать нужно.

Зинуля еще какое-то время повозмущалась, а потом махнула рукой и удалилась, потребовав на прощание, чтобы Митя поменьше курил. Когда женщина исчезла из виду, Митя оскалился:

– Тут рядом барчик один имеется, там раков вареных подают, и пиво у них всегда холодное. Пойдем, старый друг, я тебе там все и растолкую: и про большую игру, и про Вуйчика с Сомовым, да и про остальных тоже.

Веня почесал подбородок. Неужели и впрямь Митя что-то знает и хочет ему что-то интересное рассказать. Подумать только: он так же, как и я, покончил с криминальным прошлым, так же, как и я, нашел работу и даже собирается жениться – так же, как и я. Да что ж это такое? Старым другом меня назвал, а я, гад такой, ему даже руки не пожал… Мысленно отругав себя за свой не самый лучший в жизни поступок, Веня зашагал вслед за уже ковылявшим вразвалочку Митей.

Глава третья

Отправив Веню разбираться со второй разрытой могилой, Зверев тоже не сидел сложа руки. Невзирая на то что теперь он стал начальником отдела, привычка вникать в детали и общаться со свидетелями лично заставила его усадить двоих своих оперо́в, Евсеева с Гороховым, за отчеты и направиться в среднюю школу номер семь, где учились покойные Чижов и Хлебников. Добравшись до нужного места на автобусе, Зверев осмотрел округу.

Трехэтажное из красного кирпича здание школы было огорожено металлическим забором. К нему прилегала спортплощадка. Перед школой располагался поросший стриженым кустарником дворик, в центре которого бил небольшой фонтан; по бокам от главного входа в здание на гипсовых тумбах стояли фигуры мальчика и девочки, так же сделанные из гипса, – мальчик дул в горн, девочка держала над головой голубя. На шеях у обеих фигурок были повязаны пионерские галстуки. Зверев сглотнул, достал из кармана сигареты и, вдруг вспомнив, где находится, поспешно убрал пачку в карман. Павел Васильевич поднял голову, и на его лице мелькнула улыбка. Из одного из окон второго этажа на Зверева смотрел человеческий скелет. На голове у костяной фигуры красовалась широкополая шляпа, шею скелета повязывал красный шерстяной шарф.

Детишки веселятся.

В этот момент ему вспомнился детский дом на Интернациональной и спецшкола, где Паша Зверев провел свои детство и юность. Спецшкола номер одиннадцать была чем-то похожа на эту, и Зверев задержал дыхание. А ведь ему было что вспомнить…

Он вспомнил душевные посиделки у костра с приятелями, яростные стычки со старшеклассниками, после которых он, перепачканный и окровавленный, но счастливый, возвращался в свой детский дом и, умывшись холодной водой в туалете, уходил и ложился спать на свою койку с прохудившимся матрасом и колючим одеялом. Вспомнил он и свои первые неумелые поцелуи под луной с хорошенькой старшеклассницей Людой Гараниной, которая на два долгих года стала его первой школьной любовью. Вспомнил он и споры с математичкой Ириной Львовной, никак не желавшей согласиться с тем, что для настоящего мужчины в жизни главное вовсе не умение складывать и вычитать числа, а умение постоять за себя и своих близких.

Близких у Зверева тогда еще не было, как, впрочем, не было и сейчас. Если, конечно, не считать его непосредственного начальника и друга детства Степку Корнева и, разумеется, Венечку Костина, который в последние годы стал для Зверева кем-то вроде младшего брата… Постояв пару минут у гипсовых статуй и улыбнувшись, вспомнив свое пионерское прошлое, Зверев вошел в здание школы номер семь.

Миновав фойе, где прямо у главного входа возле воткнутого во флагшток красного знамени на мраморном постаменте возвышался бронзовый бюст Владимира Ильича Ленина, Павел Васильевич остановился возле письменного стола с тумбами. Над столом висели огромные настенные часы. Несмотря на то что время было полуденное, часы показывали половину седьмого, а секундная стрелка не двигалась.

За столом под доской с документацией устроилась на табуретке невысокая и щуплая на вид женщина в синем затертом халате. Вид у вахтерши, на первый взгляд, был довольно безобидный: выкрашенные хной волосы, стянутые в тугой пучок, на плечах цветастый ситцевый платок. Женщина сидела, сгорбившись, и что-то вязала, ловко орудуя спицами. На столе помимо массивного телефона стояла карболи́товая настольная лампа с помятым плафоном, рядом с ней лежал огромный моток синей шерсти с воткнутой в него спицей.

Вахтерши, дворники, подсобные рабочие и прочий младший обслуживающий персонал… Зверев просто обожал эту категорию трудящихся. Люди, не обремененные властью, но, как правило, непосредственно контактирующие с фигурантами того или иного уголовного дела, очень часто обладали информацией, не всегда доступной прочим работникам, сумевшим продвинуться по карьерной лестнице и занимавшим более высокие посты. Поэтому, когда вахтерша наконец-то его заметила, Зверев и не стал особо спешить и остановился.

– Вы к кому, молодой человек? – деловито поинтересовалась вахтерша, вставая. – Детки наши, как вы сами понимаете, на каникулах, а в здании лишь два-три учителя и директриса.

Павел Васильевич тут же галантно раскланялся и с милой улыбкой заметил:

– Директриса, два-три учителя… А почему вы себя не назвали? Может