Давай, парень, удачи на сдаче, – натянуто улыбается крепыш.

Парочка показывает спины и неторопливо отходят к больнице. Я жду ещё минуты две, но делать нечего – отправляюсь домой. Похоже, что тут и вправду ожидается серьезная заварушка.

Через пару дней, в костюме, наодеколоненный, я сдаю уверенный и вычищенный диплом. Марина ждет меня в коридоре и на неё с завистью косятся мои однокурсницы. Да уж, русская красавица во всей красе ещё обладает и животной притягательностью, недаром же на неё все преподы поглядывают, как голодный на ватрушку. Даже Пал Ильич пытается пригладить три оставшиеся волосины и выпятить куриную грудку. Давно на пенсии, а туда же…

– Пять! – поднимаю я вверх растопыренную пятерню, когда выхожу из аудитории.

– Молодец, а теперь нам пора уходить! – низким голосом говорит Марина. – Я не могу находиться среди такого количества народа… Я… Я теряюсь.

Народа действительно много, родители девчонок, друзья парней. Все поздравляют друг друга, радуются без меры. Со стороны туалетов доносятся хлопки шампанского.

 Эх, если бы только люди знали, кто находится рядом с ними…

– А как же ресторан? – спрашиваю я. – Может, посидим, пообщаемся, а завтра и поедем?

– Нет, в городе очень много перевертней, и от этого мне страшно. Я боюсь, что не совладаю с собой и обернусь. Тогда очень не поздоровится окружающим. Увези меня, Женя! – её теплая ладонь ложится на моё плечо.

Большие глаза наполняются слезами, и полные губы по-детски подергиваются. Я не мог устоять перед влагой из девичьих глаз. Каждый нормальный мужчина не может не сдаться перед этим страшным женским оружием.

Помахав на прощание однокурсникам, в полной уверенности, что мы когда-нибудь встретимся и еще посидим, я удаляюсь со двора «Альма-матер». Дома ждет накрытый стол – родители не сомневались в сдаче диплома. Отец даже выставил на стол коллекционный коньяк, но я отказываюсь. Говорю, что нужно сначала доставить Марину домой, а потом уже и всё остальное.

Под обиженными взглядами родных (старались же как лучше), мы выезжаем со двора. Тяжеловато на сердце, тяготит ещё и неизвестность – увидимся ли мы когда-нибудь? Марина дергается как испуганная кошка, чуть ли не от каждого прохожего вжимается в кресло.

Я тоже заражаюсь тревогой, но стараюсь её скрывать – всё же за рулем никак нельзя допускать паники. В груди ворочается толстая скользкая жаба, словно курица-гриль на огромном шампуре. Почти жду, что сейчас кто-либо из встречных перекинется и прыгнет на лобовое стекло.

Мелькают солнечные зайчики. Люди спешат по своим делам, и никому нет дела до двух испуганных берендеев. Машина везет нас по тенистым улочкам, всё дальше и дальше от родного дома.

Только выехав за пределы города, жаба начинает понемногу рассасываться. Марина тоже облегченно выдыхает, но всё ещё озирается по сторонам. Закатные краски ложатся акварелью на развесистые ели и распускающиеся березы, добавляют к свежей зелени печальной красноты.

– Слушай, так перевертни тоже оборотни – вы же должны быть заодно? Почему не так?

– Вот когда ты по соседскому району идешь, ты можешь быть уверен за свою сохранность? – вопросом на вопрос отвечает Марина.

Я немного почесал голову – действительно, с соседним районом у нас напряженные отношения. Но всё же пройти можно, быстро и не оглядываясь. Очень быстро…

– Нет, я-то не могу. Но перевертни тоже оборотни.

– И в соседнем районе тоже люди живут. Езжай, а то у меня от твоего города мурашки. Я знаю, что ты виделся с Федей и Славой – их запах остался на твоей одеж…

Она не успевает договорить – со стороны города доносится звук взрыва. Нога застревает на педали тормоза. Я сворачиваю на обочину, от резкого торможения нас кидает вперед. Марина на ходу выскакивает из машины.

– Федя! – срывается с её губ.

Я тоже выскакиваю наружу: со стороны больницы поднимается черный столб дыма. Далеким стрекотом цикад доносятся автоматные выстрелы.

– Эх, и ни хрена же себе!

– Поворачивай! – командует Марина, прыгнув обратно в машину. – Едем обратно.

– Нет! Федор сказал, чтобы я тебя увез из города. Поэтому едем в «Медвежье» и ждем вестей!

– Тогда я пешком вернусь! Может, им там помощь нужна, а мы тут… Не хочешь везти, как хочешь – и без тебя обойдусь!

Крупная грудь прерывисто вздымается, натягивает ткань футболки. Женские руки, которые с одинаковой легкостью лепили пироги и ломали кости, нервно подрагивают. Она хрустит суставами пальцев, в уголках глаз поблескивают слезинки. Стрекот очередей затих, лишь к небу поднимается черный столб дыма.

Что же там случилось?

– Марина, мы не поможем там, а будем мешаться под ногами! Пойми же, дурочка, за тебя волнуюсь.

– Вот и оставайся! А я пойду!

Женская фигура начинает удаляться, когда я вижу нечто такое…

– Марина, смотри!

 Она оборачивается, я вижу, как с щеки падает слезинка.

– Чего?

– Вон там! – я показываю пальцем на черту города.

Из кустов крапивы, растущей по краям забора крайнего домика, вылетает огромное черное существо. Даже с расстояния можно сравнить его размеры с высотой забора. Я только два раза в своей жизни видел такое большое животное: когда с родителями в цирке наблюдал за слоном и тогда… в злополучной драке…

Черный зверь! Тот самый перевертень!

Существо с огромной скоростью летит в сторону леса, преодолевает половину километра за пятнадцать секунд – я до такой скорости машину ни разу не разгонял. Наконец мускулистые ноги отрываются от земли в последний раз, и существо скрывается в березовой роще. Марина ахает и запрыгивает в «буханку».

– Чего встал? Едем в «Медвежье»!

Женщины!

Вот никогда не понимал их непостоянства. Если она через пять минут попросит повернуть обратно, то высажу её на дороге, и пусть идет на все четыре стороны. Да! Но поджилки ощутимо подрагивают.

– Ты его знаешь? – спрашиваю я, когда машина трогается с места.

– Похоже, что это главный перевертень. Если он так драпает, значит наши справились. Едем быстрей, нужно все приготовить к их приезду, вдруг они ранены…

Я жму на газ, и машина мчит быстрее, слегка покачивается на выбоинах. Значит, Александр здесь. Вот он обрадуется сюрпризу! Да уж – охотник на оборотней и его друг-оборотень. Такое только в кино можно увидеть.

Марина стискивает кулаки. Меня тоже потряхивает от предвкушения новостей: что случилось в больнице, живы ли Александр и тетя Маша, что с берендеями? Уровень напряжения в кабине зашкаливает за норму. Лишь игрушечная собачка на панели равнодушно кивает, переводит взгляд пластмассовых глаз с меня на Марину.

Возле Марининого желтого дома я встаю на привычное место. В доме Иваныча что-то скребется за дверью, тонкий писк царапает уши.