— Когда-нибудь ты поймешь, — сказал Меркулов невыносимо отеческим тоном, — что на пенсии он становится еще страшнее.

На этом мы расстались. Он уехал на своей партийной «Волге», а я поплелся на метро «Краснопресненская». Хотя и просидел молчаливым пнем всю беседу больших начальников, пустым я оттуда не вышел. Конечно, версия о криминальных базах КГБ отдавала дешевой сенсацией и так и просилась на первые страницы газет, но ее разработка сулила немало ярких переживаний. Не то чтобы я соскучился по переживаниям, но мне уже поднадоело плестись след в след за моими арифмометрами. В прямом контакте с противником компьютер редко помогает, и это давало мне некоторое преимущество. Поэтому я в хорошем настроении отправился домой, чтобы, подхватив свою шарообразную Иринку, отправиться на тестовое испытание к Ларисе Колесниковой.

Машина у Феликса Захаровича Даниленко была старенькая, «Жигули» одного из первых выпусков, с корпусом, местами проеденным ржавчиной, с трещиной на лобовом стекле, с тарахтевшим багажником. Ездил он на ней осторожно, но уверенно — опыт вождения исчислялся десятилетиями. В воскресенье, на другой день после телефонного разговора с Ниной, он отправился на Востряковское кладбище, купив по дороге цветы.

Остановив машину на стоянке у входа, он неторопливо выбрался, привычно огляделся, машинально отмечая двоих парней в серой «Волге», продавщицу цветов, попрошаек Все они могли за ним наблюдать, и это следовало иметь в виду.

Могила, которую он разыскивал, была в дальнем конце кладбища, и он неторопливо побрел к ней по аллее, мимоходом разглядывая памятники и изредка читая надписи. Пару раз он присаживался на скамейки, чтобы отдохнуть и осмотреться — давно выработанное внутреннее чувство осторожности. Как будто все было спокойно, но дополнительная проверка никогда не бывала липшей. Наконец он свернул с аллеи по тропинке направо, прошел еще немного среди старых могил и остановился у небольшого типового памятника со звездой. Здесь, за небольшой оградой, которую даже Феликс Захарович мог бы легко перешагнуть, стояла скамейка со спинкой, и Даниленко, положив цветы на могилу, присел. Надпись на памятнике гласила: «Синюхин Егор Алексеевич. 11.08.1922 — 23.08.1991».

Феликс Захарович сидел молча, поглядывая на памятник с каким-то непонятным неодобрением, изредка вздыхал и время от времени оглядывался. Время шло к полудню, небо было ясное, день выдался приятный.

Он услышал мягкое покашливание и обернулся. Грузный человек лет пятидесяти стоял позади него и насмешливо улыбался.

— Что, Феликс, потерял бдительность, а?

— Как сказать, — отозвался Феликс Захарович. — Вообще-то я твоих парней уже на входе определил. Один из них передатчиком воспользовался, я и понял, что ты уже поблизости.

— Сделаем замечание, — сказал мужчина, подходя. Он глянул на могилу, постоял молча.

— Кажется, он был твоим приятелем? — спросил он.

— Мы были друзьями, — ответил Феликс Захарович.

— Я слышал о нем, — сказал мужчина. — Легендарная личность была. Как он умер?

— Инфаркт.

— Он что, был связан с ГКЧП?

— Нет, — сказал Феликс Захарович. Мужчина глянул на него, усмехнулся.

— Ну-ну, — сказал он. — Если я сяду, эта лавочка не повалится?

Феликс Захарович молча подвинулся, и мужчина сел рядом. Достал пачку папирос, закурил.

— Слушаю, — сказал он.

— Все готово.

— Когда?

— В субботу. Он классно все продумал. Это мой лучший агент.

— Кто?

— Бэби.

Мужчина медленно выпустил струю дыма.

— В воскресенье они улетают.

— Ты сомневаешься в моем агенте? — удивился Феликс Захарович.

— Ты же сам понимаешь, первая часть операции подходит к концу, — сказал мужчина. — Сейчас очень важно не проколоться.

— Я это понимаю, — согласился Феликс Захарович. — Я только не понимаю, почему этот Кислевский оказался во главе списка. Я хорошо помню, его имя было во второй сотне. Это уже третий этап, а не первый. Что там произошло?

— Тебе это интересно? — спросил мужчина, стряхивая пепел.

— Да. Список был утвержден коллегией Суда.

— Кислевского поставили в первую очередь по личной просьбе Председателя, — сказал мужчина неохотно. — Мне самому это не слишком по душе, но тут какие-то финансовые интриги. Ты можешь выразить протест.

Феликс Захарович пожал плечами.

— Я не буду выражать протест, — сказал он. — Но мне это не нравится. Стоит один раз отойти от порядка, и начнется произвол.

— Речь идет о большой сумме денег, — сказал мужчина.

— Меня никогда не интересовали деньги, — буркнул Феликс Захарович.

— По окончании первого этапа соберется коллегия, — сказал мужчина. — Ты сможешь сказать там все что хочешь. Ты же знаешь, тебя уважают.

— Что слышно о расследовании?

— Они как-то вышли на информацию по складу. Теперь ищут. В общем, все по плану операции, разве что там примешался еще один клиент, который уже уложил троих человек из «Макарова». Он работает в той же манере, и его приплели к нашему делу. Ты не знаешь, кто это может быть?

— Нет. Чем это может нам помешать? Пусть ищут, этот парень поведет их за собой.

— А если это кто-то из наших парней работает самостоятельно? Ведь при такой системе контролировать их невозможно.

Феликс Захарович вздохнул, громко сопя носом.

— Вам лишь бы контролировать! Пойми ты наконец — это система безотказная! Эти убийства станут кошмаром московской милиции! Стоит завести бюрократию, и дело накроется в течение трех месяцев.

Мужчина согласно кивнул, поскреб щеку пальцем и сказал:

— А ты не боишься, что из всего этого может получиться совсем не то, что предполагается по плану операции «Народная воля»?

— А что?

— Не знаю. Я не понимаю социальной психологии. Эти парни, которые исполнители, они что, по-твоему, нормальные? Пойти и застрелить незнакомого человека — это нормально? Я еще понимаю, когда это исполнение приказа, когда за всем этим высокая целесообразность. Но ведь они никакой целесообразности не ощущают.

— Ваня, не лезь ты в эти дебри, — усмехнулся Феликс Захарович. — Егор был гением, когда-нибудь человечество поставит ему памятник. Он все рассчитал точно, будь уверен.

— Я сам в каком-то роде всего лишь исполнитель, — вздохнул мужчина. — Меня устраивает развитие событий, я согласен с выводами анализа, но есть в этом плане что-то пугающее. Такое чувство, что мы растим в инкубаторе Змея Горыныча.

— Ты погряз в своих коммерческих махинациях, — сказал Феликс Захарович. — Ты забыл вкус оперативных действий. В этой операции роль исполнителей куда значительнее наших коллегий и постановлений. Это они, парни с пистолетами, являются зародышами нового общества. Наша задача дать им вырасти. Да, в каком-то смысле мы растим дракона, но почему это пугает тебя? Ты хорошо себя чувствуешь в закрытом клубе богатеев?