Гиппогриф широко разинул клюв, стремительно вытянул шею…

И тут ему в грудь вонзилось брошенное сбоку копье. Ураган испустил изумленный крик, пошатнулся и столкнулся с всадницей, сбив ее с ног.

Арадрия кубарем покатилась по земле. Мир закружился, закувыркался перед глазами, а затем в груди вспыхнула острая боль, едва не лишившая Часовую сознания.

Сквозь нестерпимую муку прорвался недолгий душераздирающий стон. Затем Арадрия услышала глухой, чавкающий удар и пронзительный визг Урагана, а в следующий миг земля содрогнулась, будто рядом безжизненно рухнуло нечто тяжелое.

Боль пожирала ее… до тех пор, пока все вокруг, наконец, не исчезло без остатка.

Один из дравшихся с Арадрией орков склонился над неподвижным телом ночной эльфийки. Из глубокой раны в груди вестницы, у левого легкого, куда во время падения вонзилось лезвие ее собственной глефы, сочилась кровь.

– Зачем зря силы тратить? – спросил другой орк. – Рана глубока. Не может она живой быть.

– Если она жива, – басовито зарокотал кто-то третий, – то за такую решимость в безнадежном бою заслуживает смерти воина.

Второго орка осенила тень – тень куда более могучего воина, чем он сам. Рука подошедшего – смугло-коричневая, не зеленая – сжимала древко топора, скорее, подходящего для двуручного боя. Острое, кривое, навеки испятнанное потеками старой крови лезвие оружия украшало немало щербин и царапин, но самой примечательной его чертой было множество сквозных отверстий и желобков у самой рукояти.

Вскоре на поляне собрались и другие орки, общим числом чуть более дюжины. Трое имели раны, свидетельствовавшие о недавней схватке с гиппогрифом.

Воин, добывший кошель, подал его предводителю.

– Дыхания я не вижу. Она мертва. А вот ради чего она так стойко сражалась, великий вождь…

Предводитель орков отправил огромный топор за спину и принял кошель. Происходил он из орков-маг’харов, оттого-то его кожа и имела смугло-коричневый, а не зеленый цвет. Из нижней челюсти, превосходящей шириной челюсти большинства орков, торчала кверху пара крепких клыков, остротой не уступавших кинжалам. В отличие от прочих в отряде, он был совершенно лыс. Могучий торс его украшали наплечники, вырезанные из черепа огромного хищника, убитого его собственной рукой, а над каждым наплечником возвышался массивный кривой клык. Последнее служило памятью об отце, Громе: то были клыки Маннорота, властителя преисподней, великого демона, поверженного его родителем. Убив Маннорота, Гром освободил свой народ от проклятия крови этого демона, обратившей орков в прислужников чудовищного Пылающего Легиона.

С легкостью разорвав кошель, он прочел письмо и поначалу только удовлетворенно крякнул.

– Нас направили сюда сами духи. Мы оказались именно там, куда должны были прийти, чтобы добыть эту дичь, – сказал он, смяв пергамент и сунув его в мешочек на поясе. – Судьба на нашей стороне. Все становится по местам. Ночные эльфы ведут себя в точности как я и говорил.

– Гаррошу Адскому Крику известно все! – объявил орк, подавший ему кошель. – Он ведет врагов к гибели, смеясь над их жалкими потугами спасти шеи от его великого топора, Кровавого Воя!

– Вскоре Кровавый Вой испробует немало крови ночных эльфов. Слава Орды не угаснет вовек, – отвечал Гаррош. В голосе его слышалось нарастающее предвкушение триумфа. – Теперь земля эта наша… – Он огляделся вокруг. – Сколько здесь строевого леса! Сколько нетронутых руд! И как же глуп Альянс, не пользующийся ее богатствами! А вот мы – мы выстроим здесь город, что станет соперником самому Оргриммару!

Прочие орки разразились энергичным, хотя и негромким «ура». Конечно, вокруг простирались глухие дебри, но целиком полагаться на то, что их не услышит никто другой, все же не стоило. Нет, ни один из орков не страшился битвы, однако сегодняшняя задача играла важную роль в общем замысле, иначе отряд не возглавил бы сам вождь. Перехват гонца был случаем исключительным. Заметивший вестницу издали разведчик, оценив скорость и направление ее полета, решил, что она наверняка везет нечто важное, и немедля доложил об увиденном, а Гаррош, ни минуты не мешкая, приказал лучникам сбить гиппогрифа.

– Я видел все, что нужно. Теперь возвращаемся. Корабли прибудут со дня на день… – Гаррош ухмыльнулся, представив себе бойню, которую учинит доставленный ими груз. – Мой подарок Альянсу скоро будет готов…

Остальные орки снова издали негромкий торжествующий крик, а Гаррош выхватил из-за спины Кровавый Вой и взмахнул им над головой. Над поляной вновь разнесся отрывистый, тревожащий душу стон, разом стихший, едва вождь опустил топор. Перехватив оружие двумя руками, он повел сподвижников на восток.

Оставшаяся позади Арадрия шевельнулась, негромко застонала… и снова замерла неподвижно.

Верная данному Джероду Песни Теней слову, верховная жрица позаботилась обо всем. Облаченное в одеяния Сестринства, тело Шаласир покоилось в храмовом зале, отведенном для столь печальных церемоний. Ее уложили на мраморное возвышение, украшенное по бокам чередой полумесяцев – символов великой богини. Тело умершей озарял свет Элуны, а на лице ее отражалась полная безмятежность. Те, кто знал Шаласир, подходили отдать ей последние почести: каждый преклонял колено перед возвышением и негромко молился Матери Луне за бессмертную душу ушедшей.

Большая часть прощавшихся с Шаласир явились только под вечер, но двери храма оставались открыты для верующих в любое время. Так или иначе, для Джерода время не значило ничего. Он стоял и стоял, склонившись над возлюбленной – то в молитве Элуне, то в безмолвной беседе с женой. Скомканный дорожный плащ лежал в стороне, однако изумрудно-зеленых и коричневых одежд, в которых Песнь Теней прибыл в город, он так и не переменил, а волосы и борода его были слегка растрепаны: сегодня столь приземленные материи ничуть не интересовали Джерода.

Обычно в подобных случаях у ложа покойных присутствовали две жрицы, но сегодня Тиранда по просьбе бывшего капитана отослала их. Несмотря на благодарность за все, сделанное для его супруги, Джероду хотелось побыть возле нее в одиночестве – хотя бы в то время, когда рядом нет других скорбящих.

Опустив подбородок на сложенные перед собою руки, он снова заговорил с Шаласир, на сей раз напоминая ей, как они вместе сооружали себе первое жилище. Постройка была совсем простой, предназначенной лишь для того, чтоб послужить им приютом, пока они не покончат с планами чего-либо более постоянного. Ошибки, допущенные при строительстве, связали их друг с другом теснее прежнего…

Прекрасно отточенное чутье подало знак, что рядом появился кто-то еще. Подняв голову, Джерод оглянулся через плечо, в сторону входа.

– Соболезную твоей утрате, – негромко сказала Шандриса. – Теперь ее духу указывает путь Мать Луна.

Генерал Часовых двигалась плавно, будто ночной саблезуб, и, на взгляд Джерода, внешне почти не изменилась со времени последней их встречи. Шлем она держала на сгибе локтя, что позволяло Джероду внимательнее приглядеться к ее лицу. Истинные чувства Шандрисы, как всегда, оставались загадкой – разве что во взгляде мелькнуло нечто, похожее на гнев, а может, неуверенность.