До рождения Егора мама, тогда ещё совсем юная девчонка, только-только перебравшаяся из деревенской глухомани в столицу, работала санитаркой в хирургическом стационаре, где познакомилась, а потом и полюбила своего первого избранника, некоего Вову, студента-медика, проходившего на тот момент сестринскую практику у них в отделении. Однако тот спустя несколько месяцев общения, прознав о нежеланной для обоих беременности, тут же напрочь отрёкся от всех своих слов и обещаний, сказанных в пору пылкого ухаживания за предметом обожания. Простая наивная Катя на волне горького разочарования кинулась безоглядно записываться на аборт, да было уже по срокам слишком поздно, что вынудило смириться с положением брошенной и оставленной с зачатым дитём на перепутье, без нормального жилья, поддержки родственников, и совсем одинокой в большом, безразличном к её страданиям, городе. В минуты отчаяния во всём винила толкающегося в утробе невинного малыша, которому не пела ласковых песен, гладя свой живот, не разговаривала с ним, а задумала в отместку попросту отказаться от него после рождения – поступить так, как обошёлся с ней его папашка!..

На удивление, выношенный без любви ребёнок родился здоровеньким крепышом и таким красивым с весёлым кудрявеньким смоляным чубчиком над выразительными раскосыми глазками, умильными ямочками на румяных щёчках, что впору снимать рекламу детского питания с непременным его участием! Ну, как можно от такой красоты отречься – мама Катя не находила себе места, обуреваемая сомненьями выбора, а тут ещё старшая медсестра роддома, представительная дама в возрасте, так и не заимевшая своих деток, зудела над ухом, каждый раз заходя в палату, отдать ей её дитя, освободив и его, и себя от неминуемых мучений, даже обещала приличную энную сумму отступных на поправку сложившегося положения дел… Юная мамочка, в конце концов, так бы, наверное, и поступила, если бы не добрые душевные увещевания санитарки Нади, годящейся ей чуть ли не в прабабки, которая, несмотря на суровую реальность ситуации, настаивала, дескать, опомнишься, девонька, кинешься искать свою кровиночку, преданную тобою, да поздно будет – даже найдёшь, дитя тебя не признает, в лучшем случае, простит, но мамой никогда не назовёт… Она же подарила от себя, на первое время, несколько пелёнок да старенькое одеяльце, проводив за порог роддома вместе с сыном, названным в честь погибшего на войне отца Егором.

Проблемы и беды, ставившие порою на грань жизни и смерти бедного малыша, не заставили себя долго ждать. Их наш герой, как и всё своё разнесчастное раннее детство, не запомнил – и слава Богу, ибо такое лучше не вспоминать, дабы лишний раз не травить себе душу, хотя кожные ощущения чего-то липкого, садняще-противного да чувство постоянного голода вкупе с ноющим иногда желудком остались…

Заложная часть города той поры была сплошь деревянная. Дома-домишки, отстроенные по бедности кое-как, жались от холода и беспорядка друг к другу. Катино жилище, доставшееся ей от умершего двоюродного дядьки, было и того хуже – сарай какой-то с вечно чадящей печуркой. В таких условиях, без материнского молока, на скудном питании дешёвыми, в целях экономии, молочными смесями и кашами малыш из крепыша очень скоро превратился в болезного грудничка-доходягу, что из-за своих кожных опрелостей-язв, вечной рвоты, поноса не вылезал из инфекционного стационара, где вынужденно лежал один в одной палате вместе с отказными детьми из городского дома ребёнка. Медсёстры, санитарки не очень-то жаловали уходом и вниманием это сиротское место, поэтому там стоял тошнотный невыветриваемый запах мертвечины. С рождения смирившиеся со своим положением сироты лежали тихо, безучастно уставившись в серый с грязными подтёками потолок, лишь один Егорушка, всеми силами цепляясь за жизнь, кричал, требуя кормления и смены давно не меняемых пелёнок, но однажды и он затих… Дежурившая студентка-сестричка подумала о кончине несчастного беспокойного больного, да тот вовремя закряхтел, судорожно задёргался в её руках истощённым тельцем. Интенсивная терапия в реанимации спасла обречённого от верной погибели невнимания и безразличия персонала, дежурно исполняющего свои обязанности без душевного приложения и сочувствия к сиротскому положению некоторых маленьких пациентов.

Годы ушли у Егора на избавление от гнойных язв-струпьев на коже и хронической дизентерии! Лишь к трём годам он начал поправляться, набирать вес, превращаясь в более-менее здорового ребёнка. Да началась другая напасть: травмы с несчастными случаями преследовали любознательного до любопытства мальчонку, что после стольких лет больничного заточения спешил познать такой прекрасный всё-таки окружающий мир. Однажды он выполз на завалинку из своей хибары погреться на солнышке, разомлев от удовольствия теплом, заснул и… свалился в огромную кадушку, по края заполненную дождевой водой – чуть было не захлебнулся, да проходивший мимо сосед Мишка-недоумок за волосы вытащил перепуганного вусмерть мальца, за что удостоился, как страшный любитель сладкого, готовый за это помогать всем и вся, от благодарной матери шоколадки «Сказки Пушкина», а Егорка в наказание остался без этого гостинца, купленного вообще-то ему в день получки. Через каких-то два месяца он был поощрён уже аж двумястами граммами конфет «Ласточка» за спасение жизни всё того же несчастного Егорушки из лап и зубов добродушного Дружка, по недоразумению посаженного на цепь, на которой любой может однажды озвереть до неузнаваемости, хотя причиной послужило, между нами говоря, наглое поведение неразумного голодного дитяти, посмевшего откушать без спроса из его миски принесённого корма – такого стерпеть не смогла даже такая милая безобидная для окружающих псина, нанесшая глубокие кровоточащие раны – сие потребовало экстренного хирургического лечения в травматологическом стационаре. И на этот раз всё обошлось без серьёзных последствий!

Однако совсем выживший из ума Мишка в своём рвении опять заполучить сладости от тёти Кати учудил такое, что в недавнем прошлом благодетельница была готова убить его самого на месте за излишнюю самодеятельность и «заботу» к её сыночку! А случилось вот что… По случаю где-то раздобыл списанную детсадовскую качель и установил её, чуть-чуть подшаманив, на задворках, где качал всех желающих за символическую плату конфеткой или же пряником. Егорушка удостаивался этой услуги бесплатно – визжа от космического удовольствия, он взлетал всё выше и выше под небеса, пока в одно роковое утро не лопнули крепежи – и улетел наш «космонавт» в беспамятную вселенскую тьму на долгие две недели из-за сильнейшего при приземлении ушиба головного мозга с повреждением костей свода черепа и открытым переломом правого бедра, не считая многочисленных синяков и ссадин. Так что завершал невезучий Егор своё раннее детство, полное страхов, переживаний, борьбой за жизнь и здоровье, снова в стационаре, лёжа на вытяжке…

Но «нет худа без добра»: за долгие месяцы возвращения к нормальной жизни после таких ударов судьбы несказанно поумнел во всех смыслах, стал не по возрасту рассудительным и осторожным, ещё до школы по собственному почину освоил программу первых двух классов. Мать, избавившись от случайных мизерных заработков, нашла постоянную работу в детских яслях неподалёку, где ей сочувствовали, поддерживали и давали подработку, что позволило поднакопить денежек на ремонт и вполне сносно обставить скромное жильё к долгожданному возвращению родного сыночка.