— Насколько я знаю, Пераплана — хорошие люди. Хорошо платят и не придираются. Может быть, ты просто попал не вовремя: в доме все вверх дном из-за свадьбы дочки.

— Исабелита выходит замуж? — удивился я.

— Ты и с ней тоже в армии служил? — ехидно спросила аппетитненькая, чья сообразительность становилась для меня опасной.

— Во время очередной увольнительной Пераплана обрюхатил невесту в Салоу и после окончания службы, когда нас распустили по домам, вынужден был скоропалительно жениться. Он тогда сказал мне, что если будет девочка, назовет ее Исабелитой. Как летит время! И как мне хотелось бы посмотреть на малютку! Сколько воспоминаний!

— Не думаю, что тебя пригласят на свадьбу, бедолага, — вздохнула невеста коммуниста. — Жених, говорят, богатенький.

— А красивый? — поинтересовалась одна из горничных.

— Как диктор с телевидения, — закатила глазки вишенка.

Было уже поздно, и горничные в один миг разлетелись, как стайка птичек. Я остался один на улице, довольно пустынной в это время дня. Несколько секунд я обдумывал план дальнейших действий. Потом снова направился на поиски мусорных контейнеров, которые уже превратились для меня в бесплатную замену дорогих магазинов. Коробка, бумага, шнурок, еще какие-то мелочи — и вот в руках у меня пакет, с которым я направляюсь к дому семейства Пераплана. Пересекаю прохладный сад, где на посыпанной гравием площадке ждут два „сеата“ и один „рено“, а рядом на газоне журчит фонтан, стоят качели, плетеные кресла и белый столик под полосатым зонтом. Останавливаюсь перед ведущей в особняк дверью бронированного стекла и нажимаю кнопку звонка.

Вместо обычного дребезжащего „дззззнь…“ раздался медленный и мягкий звук колокольчика: тинннь-таннн. На звонок вышел пузатый мажордом, которого я приветствовал легким поклоном.

— Я из ювелирного магазина Суграньеса на Пасео-де-ла-Грасиа, — представился я. — Принес подарок для сеньориты Исабель Перапланы. Дома ли сеньорита?

— Дома, но сейчас не может вас принять. Давайте пакет, я передам.

Он вынул из кармана пару монет по десять дуро. Я был к тому времени так голоден, что в первое мгновение был готов плюнуть на все, схватить монеты и убежать. Но я взял себя в руки и не отдал пакет мажордому:

— Сеньорита должна расписаться в квитанции.

— Я имею право расписываться за нее, — высокомерно заметил мажордом.

— Но я не имею права отдавать пакет без собственноручной подписи сеньориты Исабель Перапланы. Сеньорита должна подписать квитанцию своей рукой в моем присутствии. Это правило нашего магазина.

Моя твердость произвела впечатление на мажордома.

— Но сеньорита сейчас не может выйти, я уже сказал. К ней пришла портниха, и у них примерка платья.

— Давайте сделаем так, — предложил я. — Вы сейчас позвоните в магазин, и, если хозяин позволит, я не только с удовольствием приму вашу подпись, но даже просто поверю вам на слово.

Мажордом, чья бдительность была усыплена моими доводами, впустил меня в дом. Я молился всем святым, чтобы в вестибюле не оказалось телефона, и мои молитвы были услышаны. Вестибюль был круглый, с высоким сводчатым потолком. Мебели почти не было, но всюду стояли кадки с пальмами и бронзовые фигурки: голые бабы и карлики. Мажордом велел мне подождать, пока он позвонит из „офиса“. Я всегда думал, что „офис“ — это писсуар, но не показал своего удивления, услышав это слово. Когда мажордом спросил номер телефона ювелирного магазина, я ответил, что не помню.

— Найдите в телефонной книге „Ювелирный магазин Суграньеса“. Если не найдете под этим названием, посмотрите на „Суграньес. Ювелир“. Если и тут не получится, проверьте на „Предметы роскоши. Суграньес“. И попросите позвать к трубке Суграньеса-старшего: сын хозяина умственно отсталый и недееспособный.

Не успел мажордом скрыться, как я, перепрыгивая через три ступеньки, уже взлетел по устланной ковром лестнице, начинавшейся в центре вестибюля, и, добравшись до верхнего этажа, принялся одну за другой распахивать двери, пока не нашел ту, за которой находились две женщины. Одна была средних лет, с утыканной булавками подушечкой на запястье (должно быть, модистка), а во второй я сразу узнал Исабель Пераплану, хотя с того дня, когда была снята фотография, которую показал мне добродетельный садовник и на которой я увидел эту девушку впервые, прошло уже много лет, и теперь передо мной стояла женщина в расцвете своей красоты — такой, что у меня в глазах потемнело. Увенчанная венком из белых цветов лавина белокурых волос падала на хрупкие плечи, а из одежды на ней были лишь узенький белый лифчик и кружевные трусики. Для полноты картины добавлю, что обе женщины, увидев меня, раскрыли рты, и из обоих ртов раздался душераздирающий крик, причиной которого было, без сомнения, мое бесцеремонное вторжение.

— Я принес прекрасный подарок из ювелирного магазина Суграньеса, — затараторил я, размахивая фальшивым пакетом, внутри которого брякали пустые банки из-под сардин (в мусорных контейнерах не нашлось более благородных металлов, чем жесть консервных банок), но мои слова не успокоили обезумевших от страха женщин. Решившись на отчаянный шаг, я бросился на модистку с ревом: — Сейчас я тебя проглочу, цыпленочек!!! — после чего та со всех ног бросилась в коридор, оставляя за собой россыпь булавок (я вспомнил, как Мальчик-с-пальчик оставлял за собой след из хлебных крошек, чтобы потом найти по ним дорогу домой) и крича во все горло. Избавившись от модистки, я закрыл дверь и повернул ключ в замке. Исабелита Пераплана смотрела на меня, онемев от ужаса, и тщетно пыталась прикрыть наготу руками. От такой картины можно было сойти с ума, но я пришел с важным делом.

— Сеньорита Пераплана, — выпалил я, едва переводя дыхание, — у нас в запасе не больше минуты. Пожалуйста, выслушайте меня со всем вниманием. Я не посыльный из ювелирного магазина Суграньеса. Я даже не уверен, что такая коммерческая фирма вообще существует. В этом пакете только несколько пустых консервных банок, и нужен он был мне лишь как предлог, чтобы проникнуть в ваш дом. Этот дерзкий поступок я совершил с одной целью: поговорить с вами наедине. Вам нечего опасаться. Я бывший преступник, только вчера вырвавшийся на свободу. Меня ищет полиция, чтобы снова засунуть в психушку, потому что они думают, будто я виновник смерти одного человека или даже двоих — зависит от того, попали ли пули из автомата в садовника. Я замешан также в деле о наркотиках — кокаин, амфетамины и кислота. И моя бедная сестра — она проститутка — сейчас за решеткой по моей вине. Судите сами, какая драма! Повторяю, вам не о чем беспокоиться: я не сумасшедший, как утверждают, и не преступник. Правда, от меня пахнет потом, вином и отбросами, но это все очень легко объяснить, и, если бы у меня было хоть немного времени в запасе, я бы с радостью все вам объяснил, но, к несчастью, времени нет. Вы меня внимательно слушаете?

Она покивала головой, но, мне показалось, как-то неуверенно. Я подумал, что она просто избалованная девчонка.

— Я хочу, чтобы вы поняли только одно, — торопливо продолжал я, в то время как мажордом из коридора вопил, чтобы я немедленно открыл дверь, — от результатов моего расследования зависит моя свобода и свобода моей несчастной сестры. Вам, возможно, это безразлично, особенно накануне свадьбы с красивым и богатым парнем — по крайней мере так сказали мне служанки, работающие в домах неподалеку, — и счастливчика к тому же, судя по тому, что видят сейчас мои глаза, так что я заодно хотел бы воспользоваться случаем и пожелать вам всяческого счастья на долгие годы. Но сейчас важно, как я уже говорил…