— И как же ты выкрутилась?

— А братья на что? Думаю, когда ты подросла, твои тоже рассказали тебе, как вывести наглеца из строя и сделать ноги. Очень действенно, Джессика, так что не стесняйся, как припечет.

— Вряд ли, к тому же мне потребуется больше времени, чтобы убежать, правда? — горестно ответила Джессика.

— Знаешь, ты слишком носишься со своей хромотой, хотя никто и внимания не обращает на нее, — непререкаемым тоном известила Персефона, и Джессика смутилась.

Очевидно, она и в самом деле задергала всех излишними переживаниями по поводу своего чуть заметного прихрамывания.

— Я уже всех утомила, — жалко улыбнулась она.

— Нет, драгоценная наша, ты просто бесишь нас своим неуместным уничижением, заранее сложила лапки.

— Понятно, утомила вас до крайности, все будут просто счастливы, когда я удалюсь в свои одинокие пределы.

— Ну, рассмешила. Представляю, как ты приобретешь себе уютный скит, начнешь разводить пчел и ухаживать за парой свинок, а для развлечения будешь впрягать ослика в тележку и разъезжать по окрестным деревням, чтобы одаривать бедных девушек теплым бельем, как бы те ни сопротивлялись. Все будут думать, что тебе никак не меньше пятидесяти пяти, куда там двадцать с хвостиком.

— Предлагаешь мне обременять родителей своим затянувшимся девичеством? Или напроситься в компаньонки к какой-нибудь брюзгливой старухе, а то и в гувернантки податься, а, Персефона?

— Ничего подобного, тебе следует найти себе любящего мужа, он сумеет убедить тебя в том, в чем мы бессильны. Ты, как жена, любима и желанна, невзирая на эту несчастную лодыжку, которой ты, похоже, убиваешь в себе все остальное.

Джессика ничего не отвечала, не желая признаваться, что давно отрешилась от желаний любви, а теперь поздно и опрометчиво убеждать себя в том, что она — юное открытие сезона.

— Я сама, как и ты, никогда не соглашусь на нечто меньшее, чем любовь, но поверь, не так трудно встретить хорошего человека, — заявила Персефона, по-своему истолковав ее молчание, и вздохнула, давая понять, что вполне разделяет ее мысли.

— Я вполне довольна, — безмятежно пояснила Джессика.

— Нет, нельзя отсиживаться, надо искать джентльмена, которого ты сможешь полюбить. Сама подумай, опрометчивое небрежение порой может сгубить наше будущее.

— Положим, найдется такой, и вдруг окажется, что будущее с ним невозможно?

— То есть он женат? О, Джессика, какой скандал! — поддразнила подруга, хотя вид у нее был встревоженный.

— Нет, просто нет такого на свете, — настойчиво повысила голос Джессика, стараясь осадить ту, прежнюю, шестнадцатилетнюю Джесс, которая прыгала у нее внутри и пыталась докричаться о том, что есть такой.

Есть вопреки всему, и она готова биться головой о стенку, броситься на пол от горя — ведь эти ужасные смотрины сулят обмануть ее надежды. Но старшая Джессика скрепя сердце и стиснув зубы захлопнула дверь своей заветной темницы и выбросила ключ.

Персефона пришла в замешательство, словно горячность заверений Джессики подтвердила ее наихудшие и наилучшие опасения.

— Ты влю…

Но договорить Персефона не смогла, Джессика прикрыла ей рот ладонью. Она пристально посмотрела в умные зеленоватые глаза своей подруги и предостерегающе покачала головой:

— Нет, Персефона, даже и не думай, не пытайся воплотить свои дурные фантазии. Я не влюблена, и никто — уверяю тебя — не влюблен в меня.

Персефона неистово затрясла рукой, и Джессика, строго взглянув на нее еще раз, убрала ладонь.

— Никогда не думала, что ты такая трусиха, Джессика Пэндл.

— И не помышляй, Персефона, тебе не удастся разозлить меня и заставить доказывать, что ты не права. Твои уловки хороши для семейства Сиборн, но Пэндл ими не купишь. Мы приучены держать в кулаке и свое настроение, и свои секреты.

— Чепуха. Я видела, как ты доходила до белого каления, когда Джек изводил тебя своими сентенциями, и не ссылайся на свой нежный возраст. До сих пор, стоит ему отвесить тебе дерзкое замечание, ты начинаешь сыпать искрами, как кресало.

— Ты и сама регулярно напоминаешь мне, какой он уникальный кремень.

Джессика пожала плечами, что должно было означать ее полное равнодушие.

— Братец Рич — ему под стать, но ты с ним дружила, помнишь?

Персефона ступила на довольно тонкий ледок и, судя по самодовольно-насмешливому блеску ее глаз, прекрасно понимала, куда подталкивает свою подругу.

— Возможно, потому, что твой братец не строит из себя его светлости герцога Наплевать-на-всех и не так раздражает, как его кузен, — спокойно ответила Джессика.

— То есть он — дьявольски привлекательный пират, его глаза пылают адским огнем и многие юные леди мечтали бы остановить их взгляд на себе?

— Ты недооцениваешь своего брата, он действительно красив, и адский огонь его глаз адресован старшим сестрам тех юных леди, но вряд ли ты приметила это — как-никак сестра, а когда он был в Лондоне последний раз, ты только показалась в свете.

— Я всего на два года младше тебя, любезная Джессика, так что не пытайся делать из меня классную наставницу, которая цыпленка от ястреба не отличает, уж я-то вполне способна разобраться в ситуации, — сказала Персефона почти серьезно.

— Разобраться в моей ситуации нетрудно. Я просто немного посплетничала о разных глупостях со своей лучшей подругой, по крайней мере, до сегодняшнего вечера считала тебя таковой, но ты, как видно, становишься юной копией вдовствующей герцогини, твоей бабушки.

— Ах, Джессика, это жестоко, и несправедливо, и грешно так накликать. Я никогда — даже через сто лет — не буду походить на бабушку.

— Тогда прими это как своевременное дружеское предупреждение.

— А тебе известно, как поступить с твоим несвоевременным предупреждением, а?

Персефона сгребла с царственной кровати одну из тяжеленных королевских подушек и принялась тузить ею свою лучшую подругу. Джессика не осталась в долгу, и скоро обе задохнулись от смеха, устыдившись причиненного ущерба: нежная пуховая метель теперь носилась по величественным покоям.

— Обещай, Персефона, что не будешь изводить меня днем и ночью и допытываться имени того мужчины, в которого я могла бы влюбиться, — попросила Джессика заискивающим тоном.

— Только если ты откажешься от своего отвратительного предположения по поводу моей бабушки, — важно произнесла Персефона.

Джессика заподозрила, что нечаянно задела больную струнку подруги, видимо, та и в самом деле боялась когда-нибудь стать похожей на ворчливую старую перечницу.

— Так обещаешь? — спросила Джессика, бессознательно копируя жесткие интонации Джека.

— Обещаю, — почти серьезно заявила Персефона.