— Останьтесь, — шепнул Джек, когда Джессика вслед за остальными кинулась было догонять рассвирепевшую леди Фрею.

Он крепко вцепился в подол ее любимого платья, и она невольно остановилась.

— Пустите меня, — сердито крикнула Джессика, когда процессия удалилась на приличное для того расстояние. — Тетя уж очень просила меня ублажать гостью, и если я задержусь здесь, девушка станет моим врагом на всю жизнь.

— Надменная кокетка дерзает ради короны герцогини, а я равным образом уверен в том, что погоня за терновым венцом — не моя стезя и, если вы останетесь со мной, у нее не будет возможности слукавить и повторить попытку повалиться в мои объятия в надежде скомпрометировать меня.

— Но ведь именно за этим она сюда и приехала, не так ли? — спросила она, обескураженная его противоречивым поведением. — Я полагала, все эти девушки претендуют на титул вашей герцогини.

— Я вполне взвешенно оценил искания леди Фреи и заключил, что не желаю венчаться с титулованной торговкой. Джессика, неужели вы так меня ненавидите, что желаете мне пожизненной каторги в цепях амбициозной гордячки?

— Не называйте меня по имени, — сказала она, словно сейчас легче было попросить его перейти на формальные отношения, чем ответить на этот вопрос.

— Вы всегда были членом моего большого семейства и для меня навсегда останетесь Джессикой.

— В детстве — возможно, но не теперь, — возразила она, — и не при толпе гостей, которым известно, что мы не родственники.

— Они вполне поймут меня, поскольку вы крестница моей тети, а такие узы для Сиборнов не менее святы, чем кровное родство.

— Они могут расценить это по-своему. Вы — герцог и вольны распоряжаться. А я — всего лишь восьмой ребенок в семье виконта, удобный объект для мелочных придирок и скорых суждений, словом, смиренное убожество.

— Раньше вас никто не упрекнул бы в смирении. — Он улыбнулся, приглашая ее вспомнить детство. — Джессика смущенно потупилась. — Вы тогда посылали к черту все правила и каждый божий день носились галопом на своем пони по всем холмам, дожидаясь, пока уедут скучные гости.

— И вот что приключилось со мной и с бедным Меркурием, можно полюбоваться на последствия моей бесшабашности, — тоскливо сказала она и повернулась, чтобы уйти, если он сам не желает оставить ее в покое.

— Ничего не выйдет, на сей раз вам не уйти от ответа. Итак, почему вы столь решительно изменили свою жизнь после одной выходки — одной среди многих ваших проступков? Иными словами, меня интересует: куда подевалась та неуемная девчонка? — совершенно серьезно спросил он.

— Умерла, — горько отозвалась она.

— Чепуха. Она сейчас стоит передо мной, может, и поникшая слегка, но дерзкие огоньки в ваших аквамариновых глазах свидетельствуют о несломленном упорстве. А я частенько примечаю отвагу старой искательницы приключений, упрятанной под личиной чопорно-добропорядочной мисс Пэндл. Кого вы хотите обмануть этим? Подумайте, каково ей придется, если вы натянете на нее маску старой девы. Прорвется ли сквозь ваши баррикады та непоседливая женщина, или же вам удастся, наконец, сделать из себя пародию на ту, кем вы могли бы стать, если бы прекратили зажиматься?

— Не ваше дело, — огрызнулась она, яростно стукнула по мужской руке, ухватившейся за ее платье, и очертя голову рванула прочь с террасы.

— О нет, как раз таки мое. Очень личное, сокровенное и неотложное, — прошептал он так вкрадчиво, что она от неожиданности остановилась.

Его слова таили новую для нее угрозу, в бархатистом голосе звучал недвусмысленный намек.

— Нет, мои страхи и надежды вас не касаются. Мы друг другу — никто, ваша светлость, и скоро наши пути разойдутся окончательно, — заявила она храбро, благоразумно оставаясь на террасе.

Любой наблюдатель, находившийся на южной стороне поместья, мог видеть их на этой площадке, специально устроенной здесь для обозрения восхитительного парка.

— Вы сейчас ошибаетесь, как никогда, и через две недели я докажу это, к нашему обоюдному удовлетворению, — заявил он.

— Нет, я права, это вы ошибаетесь, как никогда, если уверены в ином, — парировала она.

— Помнится, вы не раз заявляли такое, но затем ваши заблуждения были развеяны.

— Мои — нет, — стойко держалась она.

— Представьте, что уже доказал очевидное, — сказал он и внезапно ласково коснулся ее губ своим нечестивым — неожиданно нежным — ртом.

Непослушный огонь вырвался из темницы и пробежал по каждой ее жилке.

Она знала, что покраснела до кончиков ушей, щеки пылали огнем. Он поднял голову и глянул на нее так, словно ожидал взрыва гнева с ее стороны. «Это была бы вполне справедливая отповедь», — размышляла она. Она стойко пыталась обрести холодную сдержанность Джессики Пэндл, хотя губы еще горели от жара коснувшихся ее губ. Он снова уставился на нее своими ястребиными очами. Заметив, что пальцы ее дрожат, девушка поспешно сжала их в бессильный кулачок.

— Вы — исчадие ада, герцог, — презрительно просипела она, едва отдышавшись после потрясения.

— Если вы полагаете, что все герцоги имеют такую привилегию, я позабочусь, чтобы вы не наткнулись на остальных.

Он явно насмешничал, и ей хотелось яростно плюнуть в его сторону: пусть сгорит в геенне огненной.

Как он может так несерьезно относиться к тому, что произошло за эти несколько минут? Она ненавидела его за это зубоскальство, тем более что их могли увидеть и затем разнести сплетни о том, как хромая мисс Пэндл, выйдя в отставку, бесстыдно приставала к герцогу Деттингему. Кто бы мог подумать?

— Впредь укушу и ударю любого наглеца, который посмеет тронуть меня хоть пальцем, — клятвенно заверила она, в самом деле намереваясь исполнить свой обет, если он придвинется хоть на шаг ближе.

— Вот это ближе к той настоящей Джессике Пэндл, которую мы все некогда знали и любили, — задумчиво произнес он.

Она с шумом втянула воздух, расправляя легкие, разжала пальцы и смело выдержала его насмешливый испытующий взгляд, пусть это и стоило ей неимоверных усилий.

— А вы все тот же надменный юный глупец, которого я и знать не желала и уж точно никогда не любила, — бессовестно солгала она. — Я отказываюсь танцевать под вашу дудку, вы заигрались.

— Я хотел бы танцевать не под мою, а под нашу музыку, Джессика, — сказал он загадочно и пошел прочь, оставив ее в гнетущей тишине темницы.

Беспокоил не то чтобы страх, скорее тянущая боль где-то внизу живота, о которой она, разумеется, и не вспомнит, когда будет хладнокровно обдумывать эту глупую сцену со всех сторон.

— Не собираюсь танцевать, никакой мужчина мне не указ! — крикнула она вслед.

Он удалялся как ни в чем не бывало, его длинные ноги отмеряли ярд за ярдом. Пронзительный голосок эхом отдавался в темнице, яростно не желая, чтобы Джек уходил.