все, Тим, не могу больше. — Она села на пол. — Сделай укольчик, ладушки?

И ведь сделал же! Не смертельный, как она хотела вначале, обыкновенный. О, Лара вполне могла бы обойтись и без его помощи, в вену на ноге не так сложно попасть, но ей хотелось, чтобы именно он уколол, чтобы поучаствовал, чтобы помог. Она так и сказала:

— Помоги, или я умру, прямо здесь умру, а ты будешь виноват.

Ей удалось обмануть его — Тимур сделал тот укол, единственный поступок, за который ему до сих пор стыдно — а она все-таки умерла. Не сразу, а спустя полгода, но виноватым все равно его сделали. Это не честно!

А что делать?

Мой дневничок.

Алик, как всегда, прав. Колеса — это что-то! Настоящая феерия эмоций. Хочется и плакать, и смеяться, а, главное, в голове такие образы рождаются — закачаешься! Кстати, от таблеток, в отличие от курева, не пахнет, значит, и Салаватов заткнется со своими подозрениями. Послать бы его подальше, но нельзя, он обещался выставку организовать, да и деньжатами помогает. Нике вон репетиторов нанял, можно подумать, они ей помогут. У моей родственницы в голове ни одни знания больше чем на пять минут не задерживаются. Дурой была, дурой и помрет. Но, коли Тимке деньги девать некуда, пускай в Нику вкладывает.

Отдыхать лучше всего в мастерской. Мои привыкли, что во время работы меня нельзя беспокоить, значит не запалят.

Глупости. Я же не собираюсь опускаться до наркоты. Аликовы таблетки — легкий стимулятор, чтобы слегка подстегнуть воображение, не более того. И использовать я аккуратно буду. Изредка, чтобы депрессию разогнать.

Тимур

Заснуть удалось лишь под утро. Снова снилась Лара, или ему просто хотелось снова увидеть ее, хотя бы во сне. Порой ему хотелось, чтобы ночь продолжалась вечно. Или, когда Лара сердилась, чтобы она вообще не наступала. Как правило, ни то, ни другое желание не исполнялось. Дни и ночи шли своим чередом. Вот и на сей раз утро наступило. Началось с миски холодной воды.

— Твою мать! Твою ж мать!

Сон смыло моментально… Тимур хотел сказать этой чертовой наркоманке, что… В общем, хотел сказать, все что о ней думает, однако сдержался. Она не стоит злости, она вообще ничего не стоит.

— Выпусти меня.

— Привет. — Салаватов руками пригладил мокрые волосы. Подумаешь, холодная вода, неприятно, но не смертельно, главное, не нервничать. С ней следует поговорить и поговорить спокойно, иначе она не отстанет, а ему всю оставшуюся жизнь придется бегать от вздорной девчонки, возомнившей себя народной мстительницей.

— Выпусти меня! Немедленно!

— Утро доброе. — Тимур даже улыбнулся, Нику прям перекосило от злости.

— Если ты не откроешь дверь, я заору! Прямо сейчас!

— Ори.

Угрозу свою Доминика исполнила. Боже, ну и голос! Ее, наверное, и на Аляске услыхали. Правда сил хватило минут на пять, потом Ника закашлялась, и кашляла она гораздо дольше, чем орала. Тимур успел и зубы почистить, и чайник поставить.

Доминика

— Чай или кофе? — Спросил он. Вот же хладнокровный сукин сын. Я попыталась взять себя в руки. Сначала, проснувшись в незнакомом месте, я испугалась и растерялась. Наоборот, сначала растерялась, потом испугалась. Место незнакомое, в голове пустота пополам со странными образами. В памяти Лара и Тимур. Тимур и Лара. Тимур.

Он спал в соседней комнате. Лежит на спине, одна рука свешивается с кровати, на темной коже запястья проступают голубые вены, наверное, если прижать палец, можно ощутить, как бьется пульс… А вторую руку он под голову положил, так же спать неудобно, и вообще… И вообще, мне плевать, удобно ему спать или нет. Мне нужно выбраться пока он не проснулся.

Не получилось. Дверь заперта, и ключей поблизости не наблюдалось. Телефон тоже не работает. А мой мобильник где? Не помню… Из моих вещей здесь только перемазанные какой-то вонючей гадостью шорты, в карманах которых царит удручающая пустота, топик, где даже карманов нету, и домашние тапочки.

Скотина! Это он виноват, никаких сомнений, он догадался про письма и похитил меня, чтобы… Не знаю, зачем, но вряд ли меня ждет отдых на Канарах. Ну уж нет, со мною он так просто не справится, отпустит, куда он денется, вот проснется и отпустит. Впрочем, какого черта я должна ждать, пока их величество проснутся? Ковш холодной воды способствовал пробуждению. Салаватов вскочил и даже ругнуться изволил. По правде говоря, разочарована, я ожидала куда более изощренных выражений, а тут какое-то жалкое "твою мать".

Потом я потребовала свободы, но требование было проигнорировано, как и угроза. Тимур вообще был на редкость спокоен. Ничего, скоро от его спокойствия одни черепки останутся.

— Чай или кофе? — Повторил он вопрос.

— Чай. — От крика в горле першило, а от кашля к горлу подкатывала тошнота. Это он виноват. Он вчера что-то сделал, отчего мне так плохо.

— Садись. — Тимур поставил на стол кружку с черным напитком, больше похожим на нефть, нежели, на чай. Это мне? Нет, в моей кружке плескалось нечто более съедобное на вид. Не спрашивая, Салаватов бросил в чай пять ложек сахара. Зачем в чае столько сахара?

— Пей.

Я с сомненьем посмотрела на напиток, я вообще без сахара чай пью, а тут целых пять ложек, он что, издевается?

— Пей. Тебе полезно. После вчерашнего.

Ладно, попробую, горячий сироп успокоил тошноту, и в целом полегчало. Поблагодарить его, что ли? Еще чего. Вчера он напичкал меня какой-то дрянью, а сегодня лечит и думает, будто я сейчас растаю от счастья. Не дождется.

— Поговорим?

Я кивнула. Поговорим. Тимур изменился, старше стал, мрачнее, с него словно шкуру содрали, а под ней вдруг панцирь обнаружился. Плотный такой, зубами не прогрызешь, молотом не пробьешь. Раньше он часто улыбался: Ларе, мне, знакомым и незнакомым людям, просто миру, а теперь что? Сидит, сложив руки на коленях, и меня рассматривает, а на губах — и тени улыбки нету. Впрочем, с чего бы это ему веселится, шесть лет за решеткой, думаю, веселья-то поубавили. И правильно! Мало ему дали! Пусть бы вообще сдох там, как собака, ненавижу!

— Зачем ты это делала?

— Делала что?

— Письма. На вокзале встреча. Это было сильно.

— Не понимаю, о чем ты. — Чай в кружке закончился, оставив после себя гадостный сладкий вкус. Это из-за сахара. С сахара мысли переключились на Тимура. Письма, согласна, я письма писала, но вокзал-то тут при чем? Там я не показывалась, это было бы преждевременно.

— Не понимаешь? Парик. Одежда. Улыбка… Издалека было похоже. Я даже… Я подумал, что… Не важно. Зачем ты это сделала?