– Доктор Микамэ дал?

– Одолжил на время. Зайди-ка на минуточку. Я хочу спросить тебя кое о чем. Ты ведь знаешь поговорку «Ад ничто по сравнению с женщиной в ярости». Неужели женщины и вправду такие мстительные? А ты, Садако? Предположим, кто-то выводит тебя из себя. Смогла бы ты наслать на него проклятия, да так, чтобы они материализовались?

– Прекрати нести чепуху, – поморщилась жена. – Я не из таких. Кроме того, мне прекрасно известно, что желать еще не значит добиться. – (Всю войну Садако неистово молилась о возвращении брата, но безуспешно.) – Давай оставим это. Сегодня нам снова принесли квитанцию об уплате налога с имущества. В следующий раз судебный пристав явится, достукаешься. На твоем месте я бы вот о чем думала, а не о каких-то там мифических призраках.

Неожиданно классические черты лица жены показались Ибуки комичными – рефлекторная реакция на тот забавный факт, что он сам боялся прихода судебного пристава даже больше, чем она.

– Что смешного? – надулась Садако.

– Ничего.

– Я серьезно говорю. Вот арестуют за уклонение от уплаты налогов, тогда даже встреча с призраком цветочками покажется.

– Ты права. Могу поклясться, тебя больше всего пугает, что муж может работы лишиться. Так ведь?

Ибуки поднялся и как ни в чем не бывало обнял жену за плечи. Шея ее напряглась. С легким отвращением Ибуки заметил, как проступили вены, бегущие от плотно сжатых челюстей к сонной артерии, и неожиданно вспомнил, что она на год или на два моложе Ясуко. На него словно ушат ледяной воды вылили.

Эта маска просто уникальна,

Она изображает женщину в ярости.

Тоёитиро Ногами.

Комментарии к маскам Но

Ясуко проснулась от собственного крика. Она вся вспотела, рука во сне упала на грудь. С усилием размяв затекшие пальцы, женщина включила ночник и села.

Из-под абажура полился винно-красный свет, и в этом тусклом сиянии Ясуко в пижаме в красную полоску походила на худенькую хрупкую девочку.

– Ясуко, – раздался голос из-за старинных фусума[26], отделанных почерневшей от времени серебряной фольгой; за ними была спальня Миэко. – Тебе кошмар приснился? Я слышала твой крик. Лежала здесь в полудреме и вроде бы как позвала тебя и даже пошла утешить, но потом оказалось, что я все еще в своей постели.

– Я так испугалась, мама. – Ясуко подползла к разделяющим их фусума и отодвинула одну створку. За ней располагалась комната в японском стиле, у окна – старинная ширма, защищающая от сквозняка. Серебряный кувшин для воды и лакированный поднос для одежды тускло поблескивали у подушки Миэко в радужном свете изысканной лампы из крашеного итальянского стекла.

Свекровь сидела на постели спиной к разноцветным бликам ночника. Ясуко поежилась. Взглянув на нее, Миэко вспомнила о бушующем за стенами дома северном ветре, и ее саму затрясло от холода.

– Какой ужас, Ясуко, ты без халата! Давай залезай ко мне. – Она откинула пуховое одеяло из голубого атласа.

Ясуко дрожала, как котенок, то ли от холода, то ли от недавно пережитого страха. Тяжело дыша, она заползла под стеганое одеяло и завозилась на тюфяке, устраиваясь.

– Мне привиделось лицо Акио, мама, – таким, какое оно было, когда его откопали из снега.

Ясуко свернулась калачиком в объятиях свекрови, грудь ее высоко вздымалась и при каждом судорожном вздохе касалась округлостей Миэко.

– Ах, это лицо… Знаю, знаю, это было уже не его лицо… и все же временами оно тоже меня преследует. Если оно и тебе пригрезилось, мне бы хотелось побольше об этом узнать. Расскажи мне, на что оно было похоже? – Миэко осторожно, словно маленького ребенка, погладила Ясуко по голове и убрала прилипшие ко лбу влажные прядки волос. В то же самое время ноги ее задвигались, поглаживая и прижимаясь к подобранным ногам Ясуко. Мало-помалу аромат тела Миэко, сладкий и свежий, будто запах летних цветов, окутал Ясуко, она расслабилась, и на лице ее появилось блаженное выражение, как у младенца на груди матери.

– На этот раз все было гораздо хуже. Помните, как я ходила в горы вместе с поисковой группой сразу после трагедии? Каждому из нас выдали по длинному металлическому пруту, чтобы мы протыкали снег, искали заваленные лавиной тела. Это было так ужасно, я все время думала: «Что, если Акио внизу, и я проткну его этой палкой?» – но каждый раз, когда я вынимала прут, в снегу оставалась крохотная голубая норка, такая чистая, такая красивая, что у меня дух захватывало. Мне никогда не забыть то чувство, с которым я втыкала в снег этот прут… Но сегодня, во сне, я действительно проткнула Акио: попала ему прямо в глаз…

– Ясуко, нет!

– Почему, мама? Почему мне снятся такие ужасные сны? – Ясуко уткнулась лицом в теплую грудь свекрови и вздрогнула.

– А лицо Акио… каким оно было? Как тогда – одна щека порвана, кости наружу торчат?

Никто не знал, то ли его протащило по склону, то ли просто пять месяцев тело в неудачной позе пролежало, но тогда как одна сторона лица Акио осталась совершенно нетронутой, словно из дерева была вырезана, мясо на другой щеке было сорвано до самых костей. Под остатком скулы виднелась верхняя челюсть и ровный ряд белых зубов.

Ясуко кивнула, не поднимая лица с груди Миэко. Та лишь крепче прижала ее к себе и погладила по трясущимся плечам.

– С этим ничего не поделаешь. Разве ты не помнишь, Ясуко, мы ведь с тобой это вместе видели: крошечная отметина на лбу Акио, так похожая на колотую рану? Мужчина из Сил самообороны сказал, что кто-то коснулся его прутом во время поисков. Так что рано или поздно ты бы все равно этот сон увидела.

– Правда, мама? – Ясуко подняла голову и испытующе заглянула в глаза Миэко.

В живописном приглушенном свете, сотканном из желтых, красных и синих пятен, лицо Миэко выделялось размытой бледной маской. Казалось, его не коснулись ни печаль, ни сожаление. Вид этого невозмутимого лица словно запустил внутри Ясуко механизм самоуничтожения. Ее затрясло, точно океанские волны бессильно забились об огромную несокрушимую скалу.

– Это не так, мама! Я сама убила Акио, убила снова! Я больше не могу хранить его – и только его! – живой образ в своей душе. Вот в чем дело. Вот почему мне приснилось, что я ударила ему в глаз железным прутом… Какой кошмар…

– Прошу тебя, Ясуко, не стоит так убиваться, – встревожилась Миэко. – Ночью, и особенно в полночь, странные вещи могут привидеться. Ночные кошмары не поддаются логике, из них нельзя делать выводы. Ты же и сама это знаешь.

В ее голосе слышалась мольба, она покрепче прижала к себе сжавшуюся в комок невестку, не переставая гладить ее по плечам. Движения Миэко были неловкими, неуверенными, как у юной матери, которая не знает, что делать с не в меру расшалившимся малышом. Проникшись настроением свекрови, почувствовав, насколько та расстроена, Ясуко затихла, но потом, когда сладостная свежесть снова начала окутывать ее тело, прогоняя усталость и расслабляя скрученные в клубок нервы, она оттолкнула Миэко от себя и высвободилась из ее объятий.