Не все упивались болью так, как измененная, но в выжженом мире многие умели ее скрывать. Искривленные шрамом губы сжались в нить, когда тоо спрыгнул со спины ящера прямо в черную копоть. В угли, оставшиеся там, где раньше, окруженные остролистыми юкками, стояли шатры. Обрывки истлевших нитей поземкой вились по земле, и это сравнение не пришло бы в голову ни одному караванщику. Они ждали неподвижно, удерживая ящеров за поводья. Никто, кроме тоо, не поднялся в седло после того, как ящеры забросали песком свежую могилу и медленно, один за другим, побрели прочь.

Застыла, цепляясь за седельный ремень, и чуждая пустыне девчонка.

Там, где десятилетиями останавливались караваны, где лежки ящеров продавили вмятины в камне, где усталые, запыленные путники находили покой и отдых, пусть даже на одну, такую короткую ночь, остались лишь пепел, уголь и вплавленные в песок черные потеки. Они походили на демонов, явившихся танцевать в огненных языках, и окаменевших в лучах утренней зари.

Прямо возле входа в неглубокое ущелье, похожее скорее на пещеру без свода, чем на разлом, скрючился небольшой обгоревший скелет. Чуть дальше – еще один. Неподалеку из песка торчал наконечник копья.

Туши ящеров сохранились лучше – огромные вонючие кучи у самых стен, с остатками цепей, протянувшихся к кольцам. Зверям некуда было бежать, а нападающих интересовали только товары.

– Будьте прокляты, – с ненавистью в голосе сказал Шуким. – Будьте прокляты и вы, и ваши души, и ваши дети!

Обгоревшие остовы шатров торчали из песка, как кости драконов. Бросив повод, тоо ринулся между ними, стремительно и неудержимо, словно человек из плоти и крови превратился в карающего демона. Ветер трепал полы разноцветной фарки, отбрасывал их за спину, швырял в лицо пепел и последние живые искры. Добираясь до вершин скал и запутываясь в них, кривых и изломанных, он выдувал заунывную мелодию без начала, конца и смысла.

Аори насчитала восемь остовов слева и справа у стен широкого ущелья. Миновав их за считанные секунды, Шуким остановился у покрытого разноцветными лишайниками камня в конце прохода. Пламя обошло его стороной, будто по волшебству. Со сдавленным возгласом тоо упал на колени и, как один, его движение повторили остальные караванщики. Опустились прямо в черный песок, даже не взглянув под ноги. Стоять остались двое – недоумевающая чужачка и понурый арах в черной фарке. Его руки спереди туго стягивал ремень, свободный конец которого тоо намертво привязал к своему седлу. Задубевшие края оставили на запястьях сочащиеся сукровицей ссадины.

На Аори шикнули, и она поспешно присела. Не столь расторопного – или куда более упрямого – пленника ткнули в спину пяткой копья. Потеряв равновесие, он рухнул лицом вниз, словно мало на нем до того было грязи, ссадин и синяков.

– Милостивый Харру… – с трудом выдавил из себя тоо, и Аори обмерла, услышав, что его голос дрожит. – Двуликая невредима!

Словно в трансе, Шуким протянул руки перед собой и тут же отдернул их, словно обжегшись. Порыв горячего, сухого ветра ударной волной прокатился по ущелью и наотмашь хлестнул по каравану. Люди не проронили ни слова, удерживая беспокойно всхрапывающих ящеров.

Тоо согнулся в поклоне, коснулся песка лбом.

– Прости нас, мудрейшая, – попросил он, не поднимая головы. – Мы заслужили твой гнев и твою кару. Убежище разрушено. Позволь мне вернуть вместилище в Ше-Бара.

– Позволь… Позволь…

Голоса зазвучали один за другим. Сначала робкие, они быстро окрепли и слились в монотонный шепот. Он пробирал до глубины костей, и Аори передернула плечами, поглощенная недобрым предчувствием. И, чем дольше бормотали арахи, тем больше оно напоминало самую настоящую панику. Черная пыль металась на ветру, оседала на лице, скрипела на зубах, и, казалось, она движется все быстрее и быстрее, повинуясь зловещему гомону.

Тяжело дыша, Аори впилась скрюченными пальцами в колени, пытаясь справиться с накатывающим ужасом. Когда она уже готова была закричать, Шуким выпрямился, арахи замолчали, и паника отступила, будто стертая мокрой тряпкой.

– Мудрейшая хочет жертвы.

Прищуренные глаза Шукима горели мрачным огнем, когда он обернулся. У бедра тоо покачивал ветвями опаленный, но еще живой куст тавуки, и ему недоставало сил стряхнуть с себя липкий налет пепла.

– Чужачка, – прошипели за спиной, и Аори узнала голос Дафы.

Шуким посмотрел на нее длинным, ничего не выражающим взглядом.

– Нет, – произнес он, наконец. – Того, кто осквернил убежище. Убийцу.

Разбойник взвыл, когда в его загривок впились пальцы тоо, замолотил связанными руками в воздухе, тщетно пытаясь вывернуться. Отцепив ремень от седла, Шуким поволок жертву к алтарю – присмотревшись, Аори разглядела и высеченные на глыбе руны, и темные потеки у подножия, и нечто похожее на человеческую фигурку в углублении скалы. Она моргнула несколько раз, словно песчинка в глаз попала, и на доли секунды взглянула измененным зрением.

Идол топорщился обрывками энергий, словно кто-то превратил потоки в солому, сплел из нее куклу, но не закончил работу, оставив ости неряшливо торчать во все стороны. И, что самое странное, похожие “соломинки” покачивались в воздухе рядом с тоо, до дрожи напоминая нацеленные в его грудь стрелы.

– Молись, несчастный, – процедил Шуким. – Молись, чтобы Двуликая оставила тебе жизнь.

Кажется, пленник его даже не слышал. Он вопил, сучил ногами, извивался, оставляя в песке глубокую канаву, но тоо волок его, словно куль, не останавливаясь ни на миг. Аори и не подозревала, что в теле араха скрывается такая сила. Караванщики двинулись следом, оставив ящеров у входа, встали вокруг алтаря, словно часовые.

В этот раз никто не пытался прогнать или остановить чужачку. О ее существовании забыли, ведь Двуликая выбрала иную жертву.

Последние порывы ветра стихли, когда Шуким толкнул пленника на камень. Жаркая, горчащая духота навалилась сверху, пытаясь согнуть людей, прижать к песку и навсегда растворить в нем.

В руке тоо сверкнул короткий кривой кинжал. Когда он успел достать его, откуда?

– Выбирай, – прорычал тоо, навалившись на пленника. – Правый, левый?

Гладкое острие покачивалось у самого его лица. Разбойник замер, впившись взглядом в кинжал так же, как пальцы тоо впивались в его шею.

– Л-л-левый, – проблеял он спустя несколько долгих секунд.

Больше всего Аори хотелось отвернуться, когда пленник закричал. Но она не могла, не имела права. Прижала руки к лицу, словно защищала свои собственные глаза, и смотрела. Как после удара тоо кинжал выпадает из опустевшей глазницы, вонзается в алтарь, будто в дерево, а не камень. Как ливнем сыплются вокруг него темные капли оттого, что пленник трясется, будто в припадке, но не может оторвать ладоней от разгорающихся рун. Как вслед за ними