уже выехавшие в поля. Местами вода еще не сошла, заливая луга и деревья так, что между ними можно было пройти на лодке. Плескали весла, играла рыба — нерестился окунь, его жрала только что отметавшая икру щука, от всего этого разгула прятался лещ… Несколько раз ратникам повезло набрести на места, где отдыхали ослабшие после нереста рыбьи стаи, отчего у нас не переводилась ушица.

Растаяло за кормою Мышкино село, блестела весенней быстрой водой река, рассекая ее, под негромкое журчание шла вереница насадов. Время от времени сидевшие на веслах затягивали долгие песни, нечто в духе «Ой да ты мати широкая Волга-река, дай молодцу мне ратному доли». Сравнить с шаляпинской «Ох ты, Волга-матушка, Волга вольная» — так почти ничего за полтыщи лет и не изменилось.

Еще несколько сел поменьше проскочили по большой воде вообще незаметно. После Усть-Шексны, когда вышли мы из московских пределов и понесло нас вдоль берегов Ярославского княжества, старшие подуспокоились — погони нет и не предвидится. Оттого перестали одевать брони, впередсмотрящих ставили не по трое, а по одному, за что и поплатились.

Федя Пестрый шел на головном насаде, а мы с Патрикеевым разлеглись на татарских кошмах в середине каравана и беседовали о пушках. Вернее, я слушал лекцию о современном отношении к огнестрелу.

— Самые добрые пушки в Твери, — наставлял меня опытный князь. — И много, и лепо украшены, и огненным боем сильно бьют.

— А откуда берут?

— Сами делают, есть там Микула Кречетников, таков мастер, яко и среди немцев не обрести. Тому если поход на взятие города или крепости, то тверского князя лучше в подручных держать.

— А стреляют чем?

— Ядра из камения точат.

Логично. Странно ожидать литых чугунных ядер в стране, где так худо с металлом.

— А мелкий заряд?

— Каменный дроб, что ли? — боярин подоткнул кафтан под бок, чтобы не дуло с реки. — Таких мало, да и слабые оне.

— А если из них по коннице, по татарской?

— Эк хватил, княже… — рассмеялся Патрикеев, — такую пушку пока зарядишь, пока пальнешь, татары ополониться и в степь уйти успеют.

Ага, вот и направление для деятельности — легкие скорозарядные пушки для пальбы картечью…

Из какой речушки выскочили три ушкуя, я так и не приметил — может, из Колокши, может из Сонохты, может из какой еще мелкой протоки. Выскочили и вцепились в передний насад, отчего и пострадали через свою наглость и жадность. Шли-то мы в дорожной сряде, с виду купцы, а не княжеская дружина, вот они и порешили взять на гоп-стоп первый кораблик, а остальные сами в руки придут.

Ну они и пришли, конечно — как раз успели брони надеть, пока река нас несла на лихих молодцев. Ушкуйники как движуху у нас увидели, так мигом просекли, что облажались и что сейчас их будут бить. В самом деле, как специально под мирных купцов дружину замаскировали, классика ловли «на живца». И удрали бы налетчики на своих легких по сравнению с нашими лодках, да уже поздно, сцепились все плавсредства в одну большую кучу да так, что наши насады им отход начисто заблокировали.

Звенели сабли, стучали в щиты булавы, ревели воеводы, на хлипких качающихся посудинах сходились ратные, но мало-помалу дурацкая ситуация, в которую мы попали, дошла до всех участников — Федя Пестрый отбивается на первом насаде из последних сил, дальше человек восемьдесят ушкуйников, а уж следом вся наша шобла с тройным перевесом в силах. Некоторым образом пат — Пестрого они добьют, но и мы за то время их вырежем, если не стрелами утыкаем.

Потому рубка сама собой затихла и стороны замерли друг перед другом, сжимая оружие, пока остров еще не погибших кораблей сносило течением.

— Бросай оружие, кто жить хочет! — прогремел Патрикеев, сверкая позолоченным зерцалом доспеха.

— А ты кто будешь, чтобы мы оружие бросали? — ернически вопросил один из сбившихся в кучу ушкуйников.

— Князь Юрий Патрикеев, боярин великого князя московского!

— Это которого? — ехидничал тот же голос. — Что Юрий согнал? Юрьевых бояр мы всех знаем…

Вот же… Ни телефона, ни интернета, но все уже знают!

— Вятские, — шепнул мне Волк. — Они с Юрием давно дружбу имеют.

— Как согнал, так и посадит! — ощерился Патрикеев. — А ну!

По его команде лучники натянули тетивы.

— Эй, эй, православные, — заголосили супостаты, — негоже так, своих побьете!

— А что ж вы на нас, на православных, набросились? И кого под Ярославлем грабите, татар да булгар тут нету!

Крыть было нечем и окруженные недовольно заворчали. Впрочем, их намерения читались по численности — для того, чтобы идти на Низ, бесермен потрошить, их маловато. Значит, рассчитывали на добычу здесь, в русских водах.

Двое ратников прикрывали меня щитами, а я наблюдал всю замятню, не влезая в переговоры. Вон тот, постарше на которого оглядываются — вожак, Флинт местного разлива. А чуть посторонь бешеного вида кряжистый мужик — не иначе Сильвер, даром что при обоих ногах. Мы идем на Кюрасао, блин.

Неизвестно сколько продолжались бы препирательства, но тут наш пелотон наконец-то стукнулся в берег. Толчок вывел всю композицию из равновесия, «Сильвер» с ревом ломанулся вперед, занося над головой топор, но… звонко щелкнули тетивы и целых три стрелы остановили его полет. Рванувшиеся было за ним тоже получили свое, но большинство не стронулось с места, повинуясь надсадным крикам «Флинта».

— Сдавайся!!! — снова потребовал Патрикеев.

— Считаю до трех, — вылез я. — Кто на счет три будет держать оружие — умрет.

Второй ряд ратников снова натянул луки, опустив стрелы так, чтобы они смотрели прямо в лица ушкуйникам.

— Что с нами будет? — угрюмо спросил «Флинт».

— К Ярославскому князю свезем, тут его княжество, как он решит.

Лица пиратов разгладились — видимо, не успели еще в здешних водах напакостить.

— Будь по вашему, — кинул саблю предводитель.

Пестрому, даром что рубился с первого напуска, только бровь рассадили, но кровищи натекло знатно. Залепили его мазью — черт знает, что за мазь, с медициной тут полный швах — замотали тряпицей, уложили на овчины, тулупом прикрыли. Раненых перевязали, убитых пятерых наших да восемь вятских сложили рядком, а вечером, когда к берегу пристали, вырыли могилку да крест срубили, Никула отходную прочитал.

Пока хоронили, кашевары спроворили ужин. После еды разлеглись у костров, но захваченное оружие сгрузили на один из насадов, под охрану, а вятских повязали и тоже стражу приставили, чтоб даже мыслей лишних не возникало. Только Флинта не вязали, а устроили у нашего костра.

Поначалу он все больше помалкивал, нас слушал, а потом понемногу встревать стал. Особенно когда