– Я еще горячее пыталась убедить его позволить мне рассказать все моему отцу. Я обещала, что он поможет. Но Эдам не верил мне.

– Никому, – поправил Сент-Джон, все еще не глядя на нее.

– Полагаю, он действительно никому не верил. Когда люди, которым ты должен доверять больше всего, предают тебя, как можно доверять кому-то еще? Я его не порицаю.

Последовала пауза. Сент-Джон по-прежнему смотрел на свои руки.

– К чему беспокоиться? – спросил он.

– На сей раз вам придется выразиться конкретнее, – отозвалась Джесса. – К чему беспокоиться о чем?

– О нем, – ответил Сент-Джон после очередной паузы.

– Он был моим другом, – просто сказала она.

– Старшим.

– Да, почти на пять лет. Но это не имело значения. Эдам слушал меня и никогда не смеялся надо мной, если я начинала рассуждать наивно.

– Безумие. Это могло вам повредить.

– О, я знаю, как много обижаемых детей сами становятся обидчиками. Но не все. И Эдам не стал бы.

– Этого вы не знаете.

– Знаю. Он бы скорее полностью отрезал себя от мира, чем стал бы обижать кого-то так, как обижали его.

Сент-Джон вскинул голову. Он все еще не смотрел на Джессу, но был напряжен, как Мауи, почуявший хищника.

– Наивно, – почти шепотом произнес он.

– Может быть. Но я так не думаю.

– Кто знает?

Джесса не могла ответить, не выдавая того, о чем уже догадалась, а так как он явно хотел держать это в секрете, ей приходилось хранить свое открытие при себе. Она была в долгу у него, потому что ей не хватило смелости сделать то, что было нужно.

«– Позволь мне рассказать моему папе. Он поможет.

– Никто не может помочь.

– Он может!

– Нет, Джесс. Пожалуйста.

–Но…

– Неужели ты не понимаешь? Если ты расскажешь своему папе, который поговорит с моим отцом, он убьет меня».

Разговор припомнился ей так четко, что у нее перехватило дыхание. Джесса помнила, как он произнес последние три слова, другие дети тоже говорят иногда: «Папа убьет меня, когда узнает, что я потерял учебник по истории», «Мама убьет меня, когда узнает, что я прогулял уроки», но Эдам произнес это без всякого выражения, как буквальный, не преувеличенный факт. Это была правда. И она поверила ему.

В итоге Джесса держала язык за зубами. Она видела слишком много ушибов, синяков под глазами и сломанных костей, чтобы сомневаться в его словах.

Если она кому-нибудь расскажет, отец Эдама убьет его, и это будет ее вина.

Последние двадцать лет Джесса жила с мрачной мыслью, что он все равно умер и ее молчание не спасло его. То, что в глубине души она знала, что Эдам не случайно погиб в бушующих водах, ничего не меняло. Даже сквозь боль она понимала, почему он это сделал, почему был вынужден положить этому конец.

И только иногда Джессе хотелось, чтобы она рассказала обо всем, несмотря ни на что. Если Эдам все равно должен был умереть, по крайней мере, мир узнал бы, что собой представляет его отец. Для десятилетней девочки это была мучительная сумятица чувств, которая не слишком ослабевала с возрастом.

И сейчас, сидя в футе от человека, которого ей следовало узнать при первой встрече, ее эмоции по-прежнему пребывали в состоянии хаоса.

Возвращение в родные места, думал Сент-Джон, было колоссальной ошибкой. Он ожидал, что это причинит беспокойство, но не предвидел, что в такой степени.

Сент-Джон еще не понял, явились ли этому причиной слова Джессы, произносимые с такой нежностью и болью, об умершем Эдаме Олдене или сам город, так или иначе, но теперь он кружил по улицам, на которые поклялся никогда не ступать снова, борясь с водоворотом эмоций, какие не испытывал уже двадцать лет, и пытаясь избавиться от чувства, которое связывало много лет назад двух друзей детства.

Сент-Джон отлично понимал, что некоторые, знай они об их тайных встречах в ту пору, назвали бы неестественной дружбу мальчика-подростка с маленькой девочкой. Они попытались бы отыскать здесь нечто грязное и дурное, хотя на самом деле только эти встречи и были исполнены чистоты в его тогдашней жизни.

Ему следовало бы завидовать Джессе, ее счастливому, нормальному детству, но он не испытывал этого чувства. Время, проведенное с ней, было единственным в своем роде, и Сент-Джон тосковал по нему. В детстве он иногда мечтал, что, если что-нибудь случится с его отцом, добрый мэр и его ласковая жена примут осиротевшего мальчика в свою семью.

Но Сент-Джон и тогда подолгу не цеплялся за свои фантазии и тем более не мог снисходить до них теперь.

Не говоря уже о том, что мысль о Джессе как его сестре даже при подобном сценарии могла быть утешительной двадцать лет назад, но только не сейчас.

Она давала импульс фантазиям, которым он никак не собирался предаваться.

«Это не для тебя», – напомнил себе Сент-Джон.

Он становился уязвимым. Да еще все эти чертовы редстоунские свадьбы.

«Не для тебя».

Тем более что он не был уверен, что не впадет в извращенное безумие, которым страдал его отец.

Странно, подумал Сент-Джон, что Джесса больше верит в него, чем он сам. А может, и не очень странно. Разве так было не всегда?

Только почувствовав, что ему удалось взять себя руки, Сент-Джон осмелился взглянуть на нее снова. Она смотрела куда-то вдаль. Легкий ветерок коснулся сначала ее челки, потом взъерошил все короткие светлые волосы. Вздернутый кончик носа, придававший ей такое очарование в детстве, делал ее моложе теперешних тридцати лет.

Ему мучительно хотелось прикоснуться к ней – провести пальцами по щеке, по изящному и в то же время упрямому подбородку, по мягким губам. Сент-Джон был мужчиной, не чуждым подобным чувствам, но их сила озадачила его. Чтобы отвлечься, он сделал то, чего не делал никогда, – заговорил, не желая этого.

– Больше двадцати лет, – сказал он. Джесса покосилась на него, и что-то в ее глазах заставило его сердце отреагировать странным образом. Сент-Джон не стал анализировать свои реакции, как делал обычно, зная, что обычные правила не применимы к Джессе.

– Поэтому я должна была забыть? – спросила она. – Продолжать жить, как если бы его никогда не существовало? Нет. Он слишком много значил для меня. – Помолчав, она добавила еле слышно: – И значит до сих пор.

У Сент-Джона перехватило дыхание. Еще одна нехарактерная реакция, которую он не стал анализировать – на сей раз потому, что не хотел знать причину.

– Джесс, – сказал Сент-Джон, не понимая, почему его переполняет желание произнести ее имя.

Она снова посмотрела на него:

– Что?