Он не мог отблагодарить ее за это тогда, но должен сделать это теперь.

* * *

Тяжелая дверь склада внезапно начала медленно открываться, напугав Джессу. Она бросила взгляд через плечо и увидела… Сент-Джона, так он представился. Если он хочет им быть, пусть будет. Она хорошо понимала, почему он хотел оставить в прошлом все, что происходило здесь с ним, с тем мальчиком, каким он был тогда.

Джесса тоже желала бы оставить в прошлом девочку, которой была. Девочку с детскими мечтами о мрачном, удрученном мальчике, с которым она дружила. Но в этом мужчине не было ничего мальчишеского, а в вещах, о которых он заставлял ее думать, ничего детского.

Не в первый раз Джессу интересовало, чем именно Сент-Джон занимается теперь. «Способствую» уже не было для нее достаточным ответом. Он явно не нуждался в деньгах. Его одежда не кричала о богатстве, но и не указывала на бедность – она была выдержана в классическом стиле, который никогда не выходит из моды.

Впрочем, догадывалась Джесса, человек, именующий себя Сент-Джоном, вряд ли сильно заботится об этом.

Теперь многое становилось понятным. Почему он здесь, почему хочет помочь ей победить Элберта Олдена. Его отца – человека, который много лет назад был источником его боли и отчаяния.

Но как он услышал о выборах? Он следил за действиями отца? Если так, его нельзя за это винить, хотя это вызвало у нее еще большее любопытство к его нынешней жизни.

– Благодарю вас, – сказала Джесса, щелчком подняв клинышек, державший дверь открытой в рабочее время. Знакомый запах сладковатой пищи, смешанной со свежей зеленью люцерны, защекотал у нее в носу.

Сент-Джон пробормотал что-то похожее на «ммм-хмм».

Внезапное воспоминание пришло в голову Джессе. Эдам, уверяющий ее, что он разговаривает с ней иначе, чем с кем-либо еще. Тогда она не поняла, что «иначе» означает, что он говорит с ней полными фразами.

Это объясняло его манеру речи. Однажды Эдам сказал ей, что хотел бы стать невидимым для своего отца и чтобы тот просто не замечал его. Логично было предположить, что быть неслышимым – все равно, что невидимым.

Мысль о том, что такая речь была наследством того страшного времени, вызывала у Джессы сердечную боль, хотя ее согревала уверенность, что она была исключением, что с ней он старался говорить нормально. Возможно, только с ней.

Джесса ощутила вспышку гнева, усилившую решимость сделать так, чтобы человек с лощеной внешностью и сердцем злобного хищника не достиг успеха. А если достигнет, говорила она себе, проверяя счет за тюк сена, ей нужно будет максимально осложнить срок его пребывания в должности мэра, подвергая сомнению все его действия, оспаривая каждый его шаг.

– Ярость.

Недоуменно заморгав, Джесса посмотрела на Сент-Джона и поняла, что ее мысли, должно быть, отражаются на ее лице.

– Если она потребуется, – отозвалась она, не стараясь подавить свои чувства.

– Потребуется, – сказал он. – Это началось.

– Что?

– Его настоящая кампания. Слухи. Сплетни. Намеки.

Ее брови сдвинулись.

– Вы имеете в виду обо мне?

Сент-Джон кивнул:

– Невозможно доказать. Или легко опровергнуть. Туманно. Нелепо. Но застревает в людских головах.

– Например?

Казалось, он колеблется, словно не желая повторять услышанное. Значит, это в самом деле скверно. Очевидно, но приходится ожидать корректного поведения, когда имеешь дело с монстром вроде Олдена.

– Недостаточно умна, – наконец сказал Сент-Джон с явной неохотой.

Джесса приподняла брови.

– Вот как? Интересно, учитывая, что этот город отправил меня в колледж за лучшие показатели по истории нашей средней школы.

– Напомните им, – посоветовал он.

Джесса вздохнула:

– Что еще?

– Слаба.

– Иногда я сама это чувствую. – Она пожала плечами. – Как и все, не так ли? – Когда он не ответил, Джесса усмехнулась. – О'кей, как и все, исключая одного из присутствующих?

Она увидела, как дрогнули уголки его рта, и сама едва сдержала улыбку.

– Что дальше?

– Неуравновешенна.

На сей раз Джесса едва не расхохоталась.

– Это серьезно, – добавил Сент-Джон.

– Как я могу воспринимать это серьезно? Я, самая скучная и лишенная нервов особа на планете?

– Люди будут сомневаться.

– Но они знают меня, – возразила она.

– Они знали… его первую жену.

Джесса не заметила бы крошечной паузы в его ответе, не знай она того, что знала.

Его мать.

На нее вновь нахлынули воспоминания. Взрослые при ней следили за своими словами, но, как любой смышленый ребенок, она слышала и понимала больше, чем они думали.

– Какая жалость. Эл такой чудесный человек.

– Я всегда думала, что она немного заторможена, но, очевидно, дело куда хуже.

– Так достойно с его стороны оставаться с ней и заботиться о ней. Тем более с его мальчишкой, постоянно причиняющим беспокойство.

– Вы слышали? Она покончила с собой.

– Глупо.

– Чистое безумие. «Неуравновешенна»!

Сама того не замечая, Джесса опустилась на мешки с продуктами. Так много этих заявлений предварялось словами «Все знают…». Но кто действительно знал? Или эти слухи были так же необоснованны, как слухи об Эдаме?

– Господи! – прошептала она. – Он проделал это с ней, не так ли? Уничтожил ее намеками и слухами. Так же как пытался сделать это…

Джесса умолкла, прежде чем слова «с вами» сорвались с ее уст.

Она подняла взгляд на Сент-Джона. Он смотрел на нее сверху вниз с сосредоточенным выражением на прежде непроницаемом лице. Подбородок напрягся под шрамом.

– Вы помните.

Слова прозвучали, как если бы Сент-Джон пытался сдержать их, но не смог. Но Джесса не представляла, чтобы ему настолько отказала сдержанность, поэтому тщательно подбирала слова для ответа.

– Да. Я была маленькой, но помню, как люди перешептывались, всегда умолкая, если рядом появлялись дети, как они смотрели на нее в те редкие дни, когда она рисковала выходить из дому.

– Пленница.

Слово болезненно кольнуло ее, и Джесса опустила взгляд:

– Теперь я это понимаю. Тогда все думали, что это ее выбор и так безопаснее, потому что…

Боль и жалость помешали ей закончить фразу. Она была маленьким ребенком, когда Марлин Олден покончила с собой, но теперь не смогла отделаться от чувства, что могла что-то сделать.