Гийом стремительно завоевывал мое журналистское сердце своими редкими, но меткими комментариями. И непременно завоевал бы, если бы, кроме них, делал хоть какие-то попытки мне понравиться.

Вероятно, его стремление готовить ужины нужно было расценивать как такие попытки. Но даже это трогательное предложение в его устах звучало обидно. Например, он говорил:

— Сегодня вечером я приготовлю тебе омлет «Четыре сыра».

— Мняяммм! — кидала я одобрительный взгляд поверх зеркала, перед которым выводила стрелки на глазах.

— Можно использовать яйца, которые в холодильнике?

— Конечно, дорогой, зачем спрашивать! — отвечала я, натягивая ботинок.

— И если я возьму остатки сыра с нижней полки, никто не обидится?

— Все, что в холодильнике, лежит там в ожидании, что его приготовят. И никто не справится с этим лучше тебя, — добавляла я елейным голосом, закрывая за собой дверь.

— Спасибо за доверие, — улыбался он, придерживая дверь. — Но одного сыра все равно маловато. Не могла бы ты по дороге с работы купить кусочек горгонзолы, грамм двести шанталь, ломоть пармезана… Впрочем, гран-падано тоже подойдет.

— Могу, — с заметно угасшим энтузиазмом отвечала я после паузы, во время которой калькулятор в голове подсчитывал, во сколько мне обойдется этот омлет.

На другой день Гийом взялся готовить пиццу. Он выдворил всех из кухни, строго-настрого запретив нам вмешиваться в кулинарное священнодействие. Дверь в храм еды периодически распахивалась с вопросами: «Где лежат глубокие тарелки?», «А плоские?», «А консервный нож?», «А противень?», «А скалка?» На последнем вопросе мы с мамой недоуменно переглянулись: у нас в доме не увлекались ни выпечкой, ни домашними пельменями, и скалка имелась только в сувенирном наборе деревянной утвари, привезенном из Болгарии.

Гийом осмотрел предложенную скалку с художественно выжженным славянским орнаментом на ручке и почесал затылок.

— Вы живете в каменном веке, — без улыбки заявил он мне.

— Потому что у нас нет скалки?! — воскликнула я.

— И поэтому тоже. Как можно жить без скалки?

В ближайшие дни он понял, как можно жить без конусообразного устройства, вытаскивающего сердцевину из яблок, без специальных ножниц для куриного филе, без губки со скребком, собирающей капли со стен ванной после душа, и даже без терки для пармезана. Да в принципе и без пармезана тоже.

* * *

Однажды утром Гийом заявил, что мы идем на рынок, потому что на ужин запланированы «ондив су крэм фреш». Из названия блюда я знала только слово sous, которое вопреки очевидности значило вовсе не «соус», а всего лишь предлог «под». Я кивнула и незаметно, стараясь не выдать своего слабого в гастрономическом смысле французского, набила ondive в онлайн-словаре. Словарь бестактно указал на мою безграмотность, предложив выбрать из десятка вариантов правильного написания. Неужели вы, мадемуазель, могли предположить, что все будет так просто — слышится «о» и пишется «о»?! Вы не знали, что французы на месте о могут писать e, au, eau, aeux и даже ault? Я попробовала все варианты, ожидая, когда в окне перевода появится что-нибудь съедобное.

— Цикорий?! — изумленно переспросила я компьютер. — Цикорий?! — еще изумленнее переспросила я Гийома. — Ты хочешь купить цикорий?

— Я хочу купить endives, — настаивал он.

— Ну да, словарь говорит, что это цикорий. Но по моим детским ощущениям цикорий — это старинный заменитель кофе для натуропатов и страдающих диабетом. Если честно, я никогда не слышала, чтобы живые люди покупали цикорий. И уж если покупать его, то уж точно не на рынке, а в… — я снова обратилась к онлайн-словарю, — отделе бакалеи.

Гийом пожал плечами, дав понять, что в нашей стране и куриное филе может продаваться на птичьем рынке. Может, смысл блюда прояснится, если понять, что такое crème fraîche? «Сливки», — без сомнения ответил онлайн-словарь. Значит, это все-таки какой-то молочно-сахарный десерт. Что ж, тогда и цикорий звучит правдоподобно, кто знает, насколько французская кулинария отстала от мирового прогресса. Я люблю сладкое.

— Дорогая, это — растворимый кофе, — мягким тоном психотерапевта сказал Гийом, когда я радостно подвела его к витрине и ткнула пальцем в банку с надписью «Цикорий» и изображением чашки черного напитка. — Иными словами, это совсем не endives.

— О’кей, тогда придется признать, что я не понимаю, что ты имеешь в виду под цикорием, — вздохнула я. — Сориентируй меня, где он продается.

— Полагаю, там же, где другие овощи.

— У вас есть… кхм… даже не знаю, как сказать… цикорий? — спросила я у дородной продавщицы овощей с дальних южных территорий России.

— Ци… цикорий? — высоко взметнула она нещипаные брови.

— Я тоже удивилась, но ему, — я выразительно скосила глаза в сторону Гийома, скучающе перебирающего ручки авосек, — нужен именно цикорий. Для какого-то французского рецепта, — понизив голос, сообщила я. — Он же француз, ни слова не знает по-русски.

Расчет оказался верным: продавщица перегнулась внушительным торсом через прилавок и совершенно бессовестно принялась шарить глазами по Гийому.

— Что, настоящий француз? — восхищенно переспросила она, как будто перед ней стоял представитель каннибальского африканского племени с косточкой между ноздрями и повязкой из пальмовых листьев.

Я кивнула.

— И ни слова по-русски?!

Снова кивок.

— Эй, парень! — кликнула он Гийому на несколько тонов громче, чем того требовало двухметровое расстояние. — Как он выглядит, твой цикорий?

Святая простота. Как и многие, она думает, что языковые трудности иностранцев сродни легкой глухоте: если крикнуть погромче, смысл сказанного должен дойти до них. Ведь, в конце концов, они же не тупые, а просто слегка не в своей тарелке.

Рекламно улыбаясь позолоченными зубами, продавщица показывала на свеклу, лук, картофель, огурцы. Гийом неумолимо качал головой.

— Ну, я не знаю, что вам предложить, — бессильно опустила руки дама, исчерпав весь ассортимент прилавка. — Ну нет у меня цикория. Может, баклажаны возьмете?

Мы вернулись домой ни с чем. Этот диковинный овощ на Лосиноостровском рынке не водился. Да и купленные сливки оказались не тем, чего требовал рецепт, — судя по отчаянным объяснениям Гийома, уставшего сражаться с чуждыми гастрономическими реалиями, его «крэм фреш» напоминал по консистенции нашу сметану.

Жертвы несовершенного онлайн-словаря, этим вечером мы довольствовались макаронами с сыром.

* * *

В последний день мы все-таки попали в Грановитую палату. Я вышла оттуда гордой за свою родину, а Гийом — слегка подавленным. То-то, знай наших! Теперь бояться нужно только одного: как бы богатства царской России не укрепили его в мысли, что платить в ресторане за меня не обязательно. Хотя если после дней, проведенных в Москве, он стал думать, что мне нравится сорить деньгами, то в том была моя, а не Грановитой палаты вина. Мне так хотелось, чтобы мой родной город произвел на французского гостя хорошее впечатление, что я сама готова была платить за него, лишь бы только он ходил со мной в правильные кафе, на правильные концерты и в правильные музеи. Я заранее купила ему проездной на метро, заказала такси в аэропорт и затоварилась отечественными деликатесами. Все было направлено на то, чтобы Гийом избежал столкновения с изнанкой московской жизни: давкой в метро в час пик, очередями в билетную кассу и даже необходимостью ходить в магазин, где продавцы могли оказаться недостаточно любезными. Однако Гийом не спешил отвечать добром на добро. Он честно делил счет на свою и мою части и иногда, в порыве щедрости, предлагал заплатить пополам, если моя часть счета превышала его часть.