пришлось выбросить. В том, что талия стала тоньше, она не находила ничего удивительного, новая жизнь привела ее к мысли, что на свежих огурцах и чае можно протянуть довольно долго. Но вот о том, чтобы худели даже ступни, она прежде никогда не слышала. Привычные, удобные лодочки шлепали при ходьбе, как разношенные тапки. Разбирая ящик с бельем, которое тоже требовало замены, Полина обнаружила коробочку с прокладками и вдруг поняла, что не пользовалась ими уже месяца… да, два как минимум. Доктор сказал, что от стресса такое вполне возможно, прописал препараты и велел прийти на повторный прием. Полина положила рецепт в сумочку, где он немедленно потерялся. Мир вдруг расширил свои границы, стал таким огромным, что Полина чувствовала себя слишком маленькой и ничтожной, чтобы противостоять этой громаде. Вечерами она сидела, забравшись с ногами в кресло, обхватив себя за плечи, словно стараясь удержать себя от распада. Ей казалось, что, пока она чувствует под руками собственную плоть, ее тело прекратит истончаться и она не исчезнет. Она сидела, покачиваясь, уставив взгляд в стену и шептала:

– Где мой дом, где мой дом, где мой дом?.. – пока рот не пересыхал и не требовал освежиться стаканом воды.

***

В автобусе было немного душно. Воздух на улице напитался влагой, дело к дождю. Знакомый голос, раздавшийся откуда-то из-за плеча, заставил ее вздрогнуть и обернуться.

– Я бы тебя издалека и не узнал, наверное, – Женька разглядывал ее длинные рыжие волосы, свободно спадающие на плечи, просторную, летящую юбку с неровным, будто растрепанным краем. – Хорошенькая, как куколка.

– Привет, Жень, – Полина впервые за долгое время посмотрела в его лицо. Она и забыла, какой он высокий. Даже голову пришлось запрокинуть, надо же! Выглядел он как Волк из «Ну, погоди!» – такой же взъерошенный, длинный и в незнакомой полосатой водолазке. Желто-коричневые полосы превращали Женьку в самого худого шмеля, которого Полине доводилось видеть. – Занятная у тебя водолазка.

– Что, на пидора похож?

– Есть маленько, – Полина усмехнулась.

– Анютка подарила.

– Понятно.

– Откуда путь держишь? – он коротко взглянул на пакет, зажатый в ее руке.

– Гардероб вот меняю.

– Я вижу, ты похудела.

– Есть маленько, – Полина снова улыбнулась. Уголки губ слегка дрожали, сердце, как сумасшедшее, металось в груди. – Кажется, я это уже говорила, да?

– Может, пройдемся?

– Ну, не с пакетом же, – подумала: «Чем я рискую? Всем». Ладони сделались неприятно влажными. – Я тут теперь живу недалеко. Давай зайдем, я его оставлю, а потом пройдемся.

– Давай.

Она думала, что не сможет с первого раза попасть ключом в замочную скважину, но на удивление легко справилась с задачей. Поставила пакет в прихожей и обернулась.

– Ну что, пошли?

– У тебя такое случается, что по ком-то жутко скучается? – спросил Женька и обхватил ладонью ее затылок.

Тело может быть гуттаперчевым. Выгибаться дугой, как будто нет в нем костей и суставов, подставляясь рукам, губам, языку. Оно, как губка, впитывало в себя такой знакомый запах и выступивший на Женькиной коже пот. Руки обвивают его шею, мягкий живот коротко вздрагивает, в такт учащенному дыханию.

– Где ты был? Где ты был? – Полина кричит, запрокинув голову к потолку. Забыв о соседях, о том, что она на втором этаже, а на улицу, прямо во двор, распахнуто окно.

Она засыпает с улыбкой, Женькина рука лежит на ее животе. Рыжие волосы разметались по подушке, тело под пледом кажется маленьким и очень хрупким.

Проснувшись, Полина слышит тишину. Не шумит душ, не греется чайник. Никто не дышит ей в шею и не ходит по комнате. Никого. Только что-то тихо бормочет радио. Она встает с дивана, подходит к столу, но там нет никакой записки. Она ждала чего-то вроде «Скоро приду», но там нет даже глупого «Прости».

– Как с куклой, – сказала Полина и села на стул у окна.

Смотрела, как наползает за окном темнота. На небо взобрался месяц, тонкий и блестящий, как будто нарисованный. И так же внутри нее что-то поднималось, кипя. Ползло, как смола, заполнило рот и вырвалось наружу воем. Она и не знала, на какой голос оказалась способна ее гортань. Она почувствовала, как в ее голове взошло раскаленное солнце. Огненный шар, выкатившийся в зенит безоблачным июльским днем, готовый лопнуть, как нарыв, и залить все вокруг своими обжигающими внутренностями. Оно ворочалось внутри, опаляя все, к чему прикасалось, заставляло сжать зубы и шипеть, втягивая воздух. Внутри у нее солнцеворот, кто-то разжег костры и танцует, танцует, танцует. Полина хватает крик зубами, и он лопается и заливает ее рот своим соком. Пальцы Полины крадутся по губам так осторожно, что движение могло бы показаться почти эротичным – легкое касание, словно бабочка нашла себе приют на вдруг побледневшей коже. Пальцы касаются горячего и скользкого языка. Она подносит руку к носу – пахнет железом. Сердце бьется о ребра, как животное, попавшее в капкан. Еще немного, и эта сила просто разорвет ее на части.

Полина оглядела свою кухню. Увидела две чисто вымытые, перевернутые вверх дном чашки, сохнущие на клетчатом полотенце. Она услышала, как по радио на завтра пообещали порывистый ветер. Она потянулась к телефону, повертела его в руках и, подумав, вернула на место. Посекундно сглатывая, Полина идет к шкафу, долго, медленно роется на полках. Вот она, за книжками, смешная тряпичная девчонка, запертая в картонной коробке. Она знает, что делать. Все еще можно изменить.

– В этом мире нет ничего, с чем я не могла бы справиться, – говорит Полина. – Я смогу, смогу, смогу.

Вытряхнув содержимое на стол, она оглядела расчлененную куклу. Голова с рыжими косичками, тельце в гороховом платье, мягкие розовые ручки, ножки в мешочках-ботиночках – все отдельно. И еще глянцевый прямоугольник, фирменный бланк «Дай кукле имя».

Надо собрать все части вместе, сложить человечка. Когда работа закончена – иголка воткнута в катушку ниток, онемевшие пальцы исколоты, во рту солоно от крови из прокушенного языка, – она выводит на скользком глянце «Полина» и погружается в спасительную, мягкую темноту.

Через неделю после исчезновения Марина приехала в Полинкину квартиру, чтобы забрать ее личные вещи. Квартирная хозяйка, добродушная пожилая женщина в растянутой вишневой кофте, открыла дверь и впустила Марину в просторную, светлую комнату.

– Вы уж меня простите, – сказала она виновато, – квартира простаивает. А когда Полиночка вернется, непонятно. Я ж знаю, в милиции ничего дельного не говорят.

– Они ищут, – Марина присела к столу, на котором лежала коробка, а рядом с ней тряпичная кукла. Повертела игрушку в руках. – Вы не возражаете, если я тут недолго одна побуду?

– Да, конечно, что вы? Только у