Оккупационные власти вскоре поняли, что восстановление промышленности страны зависит не в последнюю очередь от возможности свободного перемещения между различными зонами. Заводы в каждой зоне оккупации нуждались в поставках сырья и запчастей из других зон. С востока страны поставляли уголь и иное сырье, с запада — машинное оборудование. Потребность в продовольствии ощущалась и там и там. Области к востоку от Эльбы в советской зоне оккупации (включая те земли, которые передавались полякам) поставляли большую часть зерна, картофеля и сахара, в которых остро нуждались промышленные районы Рура и Рейнской области. Эти поставки были жизненно необходимы, так как было подсчитано, что если западные зоны оккупации будут вынуждены потреблять только собственную продукцию, то до конца 1945 г. на одного человека будет приходиться только 1100 калорий в день. В свою очередь, в советской зоне оккупации имелся дефицит говядины, баранины, молока, масла, сыров и яиц, рыбы, фруктов и овощей.

Столкнувшись с подобной ситуацией, сложившейся в Германии, каждая из стран-союзниц была принуждена каким-то образом решать эту проблему в своей зоне оккупации. Легче всего вопрос решался Соединенными Штатами, американцы могли получить все, что им было необходимо. В особо тяжелом положении оказался Советский Союз, которому не хватало многих важных компонентов оборудования и сырья для своей зоны оккупации, однако со временем могли быть налажены поставки всего необходимого из собственных ресурсов. Великобритания не могла себе этого позволить; ей требовалось прежде восстановить свою экспортную торговлю. Франция, несмотря на незначительные разрушения, переживала острый политический и социальный кризис. Бельгия, Нидерланды, Дания и Норвегия в равной степени пострадали от немецкой оккупации. Италия с трудом удовлетворяла даже минимальные потребности. В итоге можно было сделать вывод, что повсюду в Европе процесс перехода от войны к миру был осложнен множеством непредвиденных проблем. Приходилось справляться с нехваткой всего и вся. Как было сказано в одном документе, «осознавая важность немецкого вопроса, можно было легко пойти навстречу просьбам жестокого врага и облегчить его положение за счет несчастной жертвы».

Американские и британские власти больше сочувствовали трудностям, переживаемым немцами, чем страданиям поляков, русских и других народов, подвергшихся немецкой агрессии. Несколько миллионов американских и британских солдат жили среди немцев, беды которых могли вызвать у них сострадание. В противоположность этому, мало что было известно из первых рук о том, каковы были условия жизни людей в странах на востоке Европы. По причине, возможно, недоверия и высокомерия, с которыми относились к ним американские и британские наблюдатели, поступавшая информация была довольно скудной. Что касается русских, то стремление помочь им материально наталкивалось на их закрытость и самодостаточность. Создавалось впечатление, что поддержка и помощь Запада во время войны не была в должной мере оценена и признана русскими, и европейцев возмущало то, как русские грубо давали понять, что воспринимают оказываемую им помощь как должное. Более того, западные союзники столкнулись с поразительным противоречием. Чем тяжелее жилось народам Западной Европы, тем более явственной становилась в их странах возможность революции и даже поворота к коммунизму. И чем быстрее налаживалась и улучшалась жизнь в Советском Союзе, тем большие претензии и требования у него возникали.

Еще задолго до капитуляции в американском правительстве возникли горячие дискуссии о том, какую политику следует проводить в отношении Германии. Американские власти приняли несколько политических заявлений при активном сотрудничестве видных политических деятелей, которыми должен был руководствоваться генерал Эйзенхауэр (его заместителем был генерал Люсиус Клей), командующий в американской зоне оккупации. Отдельные аспекты его плана были обсуждены с британскими гражданскими и военными официальными лицами, которые не во всем были с ним согласны. Британский Комитет начальников штабов отказался признать отдельные его пункты и принять в качестве совместного руководства к действию. Поэтому британское правительство приняло свою собственную директиву для генерала Монтгомери (которому предстояло возглавить британскую зону и стать британским представителем в Контрольной комиссии), однако цели она преследовала схожие с американскими, хотя и не во всем.

Даже после того, как директива была направлена Эйзенхауэру (14 мая), она продолжала будоражить американские официальные круги; речь шла о наиболее категоричных ее утверждениях. Донесения командующих войсковых соединений о положении в Германии и о проблемах, с которыми сталкивалась там американская армия, заставили Стимсона пересмотреть основные направления экономической помощи. 16 мая он писал президенту Трумэну:

«Хочу сказать относительно политики продолжать удерживать Германию на грани голода в качестве наказания за прежние злодеяния. Я осознал, что это была тяжелая ошибка. Накажите ее военных преступников в полной мере. Лишите ее окончательно различного вооружения, распустите Генеральный штаб и, возможно, всю армию. Держите под контролем ее государственную политику денацификации, пока поколение, воспитанное в нацистской идеологии, не сойдет со сцены, — а это долгая история, — но не лишайте ее возможности строительства совершенно новой Германии, создания цивилизации, отказавшейся от милитаризма. Это непременно потребует проведения индустриализации, поскольку в сегодняшней Германии имеется 30 миллионов „лишнего“ населения, которое не может быть обеспечено ресурсами только с помощью сельского хозяйства… Необходимо непременно найти решение для их безбедного существования, что будет в интересах всего мира. Эти люди не должны быть принуждены житейскими тяготами избрать недемократический и хищнический образ жизни. Это сложнейшая проблема, которая требует координации усилий англо-американских союзников и России. России достанется большинство плодородных сельскохозяйственных земель Центральной Европы, в то время как в нашем распоряжении будут промышленные районы. Мы должны убедить Россию пойти нам навстречу».

Трумэну подобный подход к решению имевшейся проблемы показался мудрым и предусмотрительным. Как позднее он заметил, комментируя свои переговоры со Стимсоном о будущем Германии, слишком много договоров о мире основывалось на чувстве мести.

Черчилль после разговора с Эйзенхауэром о положении дел в Германии сказал, что его политику в отношении этой страны можно определить двумя словами: «Разоружить и воссоздать!» Он полагал, что союзники не должны брать на себя полную ответственность за судьбу Германии, но постараться добиться того, чтобы она не смогла начать новую войну.

Но как русские воспримут изменение в подходе Запада к Германии? Действительно ли они готовы более терпимо относиться к тем немцам, которые не были отравлены идеологией нацизма, и дать им еще один шанс мирного развития после того, как будет уничтожена немецкая военная промышленность? Или Советы заподозрят западные страны в намерении противопоставить в будущем Советскому Союзу Германию, используя ее как постоянный источник угрозы для него? И если это так на самом деле, не захотят ли русские добиться для своей безопасности еще большего контроля над всеми государствами Центральной и Восточной Европы?

В Ялте Сталин и Молотов занимали непреклонную позицию